8 сентября 1941 года началась блокада Ленинграда. Миллион жертв — ни один город мира в ХХ веке не испытывал такой катастрофы. 8 сентября 2019 в Санкт-Петербурге пройдет общегородской День памяти жертв блокады. Горожане будут читать вслух имена погибших на петербургских улицах, во дворах и скверах.

В преддверии Дня памяти жертв блокады мы читаем письма из архива ленинградской семьи Стааль.

Весной правнук Никита разместил на нашем сайте историю своего прадедушки. Вот что он написал. 

Мой прадед Георгий Федорович Стааль родился 7 июля 1908 года в Санкт-Петербурге. Являясь потомком древнего Остзейского дворянского рода Стааль и дворянского рода Качаловых, он получил блестящее образование и воспитание. Кроме родного русского языка в совершенстве владел немецким и французским языками, закончил институт «Кино и телевидения» в 1935 году. Их выпуск был первым в истории института.

Получив специальность инженера-механика остался работать в родной Альма-матер, вёл научную деятельность и преподавал на кафедре, с группой молодых конструкторов создал первый в СССР съемочный киноаппарат - «ЦКС 1» для цветной киносъемки и защитил кандидатскую диссертацию, параллельно с научной деятельностью и работой в институте устроился в «Лентехфильм». Несмотря на то, что его дед был Вице Адмиралом, а отец – поручиком Лейб-Гвардии Семеновского полка и служил Гвардейским офицером, и оба были награждены неоднократно высочайшими наградами за заслуги перед отечеством, Георгий Федорович не собирался связывать​ свою судьбу с военным делом. 

2 января 1941 года мой прадед, Георгий Федорович Стааль, заключил брак с моей прабабушкой, Казико Валентиной Георгиевной (после замужества Стааль). Это была очень красивая и любящая пара, которым не суждено было прожить вместе и двух лет, ​ведь уже шёл 1941 год. 

14 марта 1941 года у них родилась дочка, моя бабушка Стааль Марианна Георгиевна. 22 июня 1941 года вся семья отдыхала на даче, с утра все собрались и пошли купаться на озеро, ​ где они и узнали о нападении на нашу Родину фашистских захватчиков. До гибели Георгия Федоровича оставалось меньше восьми месяцев. 

10 августа 1941 года мой прадед Георгий Федорович Стааль, имея бронь, ушёл добровольцем на фронт. Дома остались его мать Ариадна Николаевна Качалова (не поехала в эвакуацию и умерла от голода в блокадном Ленинграде 6 января 1942 года), супруга и дочь, которые смогли уехать в эвакуацию, что спасло им жизни. 

Из сохранившейся военной переписки между Георгием Федоровичем и моей прабабушкой Валентиной Георгиевной ​ мы много смогли узнать и об их отношениях, и о блокадном городе, и о войне.​ Читать их безумно больно, ведь они переполнены любовью, заботой и тревогой за родных. 

В последнем письме Георгий описывает войну, рассказывает о товарищах, которые рядом с ним, но больше всего потрясли строки о том, как Валентина Георгиевна должна воспитать дочь, если его убьют. Письмо это было написано за пять дней до гибели, а Валентина Георгиевна еще долго писала ему письма, не зная, что его больше нет.​ 

Георгий Федорович был мобилизован в Красную армию 10 августа 1942 года Фрунзенским военкоматом города Ленинград. Воевал на Ленинградском фронте в составе 994 стрелкового полка 286 стрелковой дивизии. В звании младшего лейтенанта являлся ​командиром минометного взвода. 

16 марта 1942 года поступил приказ о воинской операции на штурм и взятие безымянной высоты 57,3 на северном берегу озера Долгое. В 14:00 начался штурм, в котором Георгий Федорович Стааль был убит. 

Правнук Никита рассказал, что в семье сохранилась переписка прадеда с прабабушкой военных лет. Из них известно, как трудно было и страшно, как не хватало продовольствия, как переживали друг за друга, как теряли близких, но не переставали надеяться на счастливую жизнь. 

«Прадед был захоронен в братской могиле на опушке леса в 1800 метрах юго-восточнее деревни Хандрово. Деревни​ больше не существует, а братское захоронение перенесли на воинское кладбище в Назию. К 9 мая 2019 года имя моего прадеда будет увековечено на памятной доске воинского кладбища. Наша семья​ бережно хранит память о Георгии Федоровиче и всех погибших во время Великой Отечественной войны» – говорит Никита.

Письмо от 20 августа 1941 года:

Моя милая Валюша. Пользуясь тем, что за все текущее время имею свободных 20 мин. Днем, когда можно писать. Несмотря на это особенно расписаться не могу –ты это знаешь.

Мои дела идут вообще хорошо Свободного времени нет. Питание не командирское , а красноармейское. При этих условиях хотелось бы конфет и масла, и пр.. Так деньги тратить некуда, кроме папирос,  то мог бы заменить сам, но не было случая. Из вещей не хватает кружки, подтяжек и не знаю, как с зимними вещами. Боюсь, что в случаях срочного переезда, что всегда возможно, окажусь в положении жизненном. Так как не успею заехать в Ленинград. С этим вопросом не знаю. Тетради начинают понемногу заканчиваться, а линейка совершенно не нужна. Не знаю также что делать со снятым обмундированием (своим). Экипировку получил полную наверное и хорошую, вплоть до нижней и одеял , Носки рвутся сильно, так что их скоро скорее не хватит, т.к. в сапогах без них ходить плохо. Что очень нужно, это военные воротнички. Особенно хорошие целлюлозные . Если найдешь, пришли.

Официальный срок учебной части порядка 3 месяца, дальнейшее мне выдержка этого срока конечно проблематична.

Предоставленное помещение очень хорошее спим на кроватях дома отдыха в его же помещении.

Страшно хочу тебя повидать, никого, даже Машку, только тебя, моя детка и очень волнуюсь проблемой твоего отъезда, и известий никаких. Быть может как-нибудь удастся позвонить твоим по телефону, ты их предупреди о такой возможности.

Письмо скучное и сухое, но ты понимаешь, что условия переписки теперь своеобразны.

Если будешь посылать посылку, а так можно, то пришли:

а) Джемпер шерстяной
б) Подтяжки
в) Кружку
г) Ложку столовую
д) Лезвия (если найдешь)
е) Воротнички военные
ж) Чего-нибудь вкусного и стойкого в соответствующей упаковке
з) Носков простых
и) Если найдешь военную сумку полевую сумку и планшет)
к) Стелек № 42-43 4 шт. поплотнее.

Если что-нибудь мало мальски срочное телеграфируй или придумай как иначе срочно сообщить.
Больше писать нет времени очень очень целую, очень очень люблю.
Целую Машку
Твой Георгий.

P.s. Женщин нет и в помине на расстоянии километра. Народ начинает попискивать, а я хоть бы что и намека нет – по-видимому режим.

Далее идет приписка от Ариадны Николаевны.

Пишу вам третье, четвертое письмо, куда они проваливаются не знаю. Крепко целую обеих маму и дочку  искренне вас любящая А Стааль. Письмо не читала, но вскрыть пришлось. Так слабею, что боюсь не дождаться вас. Остался только мой широкий костяк.

Письмо от 26 ноября 1941 года. Ленинград, Международный проспект.

«Не выдержал, моя дорогая, и вчера послал тебе телеграмму, с подтверждением, что бренное тело мужа твоего еще бродит на поверхности земной, вернее паркетной.

Надоела страшно эта статичность, монастырский режим и однообразие.

Я забываю содержание моих предыдущих писем, но боюсь, что они однообразны и скучны, в особенности если ты их получаешь пачками, что весьма вероятно. И вообще получаешь ли.

От тебя нет писем - скоро будет два месяца, от Матери получил первого письмо плохое, с упреками. Почему не достаю картошки и свеклы. Нако-попробуй достань. Пребывание здесь затягивается. Пахнет концом января...

А наряду с этим вообще денно и нощно благодарю всех представителей Фатума, что ты уехала, как это ни тяжело, и как-бы благополучно и скоро не кончилась бы текущая эпопея. Как и во всех случаях жизни и здесь мы с тобой не знаем , как лучше сделать – не было решения наверняка, а теперь я воочию , и на себе даже, сколь еще благополучно сотворено...

Целую вас родные, все же пиши, хоть в неизвестность. Георгий.»

Письмо от 6 декабря 1941 года.

«Сегодня умерла мать. Уже недели две тому назад мне сообщили, что она слегла и от слабости не может встать. Четвертого она потеряла сознание и два дня пробыла в таком состоянии. А сегодня умерла. Подал рапорт об увольнении для организации похорон и прощания, завтра или послезавтра дадут. Вот и все. Человек закончил свою жизнь и имя ее болезни - война. Не выдерживает, как всегда, то поколение.

И вот теперь я здесь совершенно один, и на свете у меня только ты и Машка. Вы обе одни. Учтите это. Георгий»

Письмо 9 декабря 1941 года. Смерть Ариадны

«Дорогая моя, вчера похоронил мать. (далее часть текста вырезана цензором).

Только вчера мне удалось выбраться. Застал все нетронутым. Мать как бы спала у себя на постели, даже руку подложила под голову.

Перевел ее в проходную комнату вместе с постелью, все вещи, кроме трюмо и ее кровати, перетащили в маленькую комнату, запер ее на ключ и ключ передал управляющему.

Письмо с фронта Валентине Георгиевне Стааль от 26 февраля 1942 года.

«Дорогая моя! Это моё второе письмо с передовой линии фронта. Условия моего жития не позволяли мне написать раньше, но надеюсь теперь наша переписка несколько наладится.

14 февраля я окончил пятидневное пребывание в фронтовом Д.О., направился к себе в полк и далее после положенного числа мытарств попал к себе в миномётную роту, где и командую взводом.

Место пребывания примерно метров 20-30 от передней кромки, где после интервала 100-200 метров идут их дзоты, блиндажи, окопы и так далее. Как видишь, удалось попасть в довольно действенную зону.

Перемещение пока незначительное и периодическое. При остановке на несколько дней зарываемся в землю.

Дня три-четыре тому назад закончилось первое для меня наше наступление – так сказать боевое крещение.

Было сильно любопытно, и совсем отсутствовало чувство страха. Это очень интересно и я всё время следил за уровнем своего самочувствия, ждал начала страха и периода опасения за симптомы медвежьей болезни. Но нет, ничего похожего.

Обстановка: кругом рвутся их мины, они поют в воздухе, летят не торопясь и потом оглушительно рвутся. По полёту слышишь, куда летит стерва. Пара мин легла довольно забавно, особенно одна, даже удивительно, почему после её соседства я пишу тебе эти строки. Представляешь у дерева в снеговой ямке сижу я и корректирую стрельбу, защищён снеговым валом 0,5 – 0,7 метра, а она рвётся, образуя воронку диаметром примерно полтора метра с центром от меня – 2 метра. Меня присыпало снегом, землёй, несколько мелких осколков щёлкнуло по шлему и всё. Вторая разорвалась метрах в пяти.

Конечно, визжат пули – пулемётные, ружейные. Некоторые по звуку (вот сейчас разорвался снаряд метрах в двадцати от меня) напоминают ос или мух, больших у стекла, характерно щёлкают в стволы деревьев, срезают ветки. Вообще лес испорчен основательно; а ночью, при луне, запорошенный снегом, он мечтательно хорош, или днём на солнце. «Их» в натуре, живыми ещё не видал, трупов много.

Такова была обстановка тогда и в общем, так сказать, повседневная рабочая жизнь «в активной обороне». Это землянка, ходы сообщения, или просто в лесу. Пули жужжат всегда. Это 24 часа в сутки. Периодически обстрел, миномётный, орудийный, пулемётный. Раненые бывают, у меня во взводе тоже, но количество умеренное, убитых мало.

Едим два раза в день, жаль, что нельзя получать от родных посылки, хочется жиров, купил табак и так далее. Ты всё же узнай.
На днях постараюсь оформить ещё один – третий аттестат рублей на 200. Надеюсь, это поддержит пока на будущее? Целую вас родные и обнимаю, самочувствие приличное, но слабоват и надоел кашель.
Привет, Георгий»

Четвертое письмо от 8 сентября 1941 года.

«Моя любимая девочка. Вот уже четвертое письмо пишу я тебе в неизвестность. Волнуюсь о вас двух страшно, тем более, что во Мге были кое-какие неприятности начиная с 24-го.

Я пишу тебе и не знаю, где ты, жива ли.

Теперь в том районе (Мга) стало спокойнее, их прогнали и движение восстановилось. Это все прекрасно, но тем более не понятно и волнующе твое молчание.

Здесь у меня обстановка периодически усложняется. Тоже бывают неожиданные явления. Пока, как видишь, все благополучно и в целом продолжается та же жизнь.

Мать регулярно мне пишет. И она и все другие в квартире очень волнуются о тебе, я им написал, что бы зашли справиться в театр, пока ответа нет.

Ты понимаешь ,как мне важны известия о тебе. Ради бога, вне зависимости от того, будешь или нет получать ответы, регулярно пиши и телеграфируй.

Ты не можешь себе представить, какое количество мелочей с глубокой болью напоминает о тебе, Машке и нашей жизни. Вдруг в голове зазвенит моя полька-фокстрот, которую насвистывал нашей девочке, вдруг вспомнил Маяковского о лошади, потом твою песенку –«Мама, папа, я и Кока». Не могу удержаться, такая тяжесть и боль ложатся на сердце. Как мы мало ценили наше большое, большое счастье.

Как там живет моя маленькая дочурка? Чего доброго вырастет и не будет знать собственного папу.

Очень прошу не балуй ее сама, и не давай баловать другим. Пусть она вырастет на базе тех очень не плохих и вполне правильных принципов, которые мы с тобой довольно точно установили в многочисленных беседах. Пусть не боится простуд, ушибов, невзгод, черной работы. Жизнь такая суровая штука, что кисейное воспитание, страх за ребенка приносят ему в дальнейшем глубочайший вред. Пусть не боится помогать другим, ты помнишь, короче говоря, лучше меня все наши установки, в которых единство было достигнуто полное.

В одном из писем мать сообщила, что уже было покушение взять нашу комнату на учет для вселения беженцев. Пока она отбазарилась и я ей написал полную инструкцию о дальнейших действиях. Что выйдет, не знаю.
Нина и Раиса остались, как они говорят, пока в городе. Вероятно останутся совсем.
В остальном жизнь без перемен. Времени стало еще меньше плюс тревоги с некоторой динамикой, их теперь сопровождающей. Перспективы зависят по-старому от конъюнктуры.

Целую тебя, моя родная, целую Машку. Люблю тебя всеми силами души, нежно и глубоко. Пиши моя детка. Георгий.
Р.s. Привет всем твоим.»

Письмо с фронта от 10 марта 1942 года 

«Дорогая и любимая моя! Через четыре дня знаменательная дата. Год стукнет нашей дочке.

Горячо поздравляю вас обеих, желаю много, много, всего, всего. Расцелуй за папку нашу детку, крепко, горячо, нежно. Шепни ей на ушко, что он её любит, помнит, много о ней думает, жалеет, что лишён счастия следить за ростом развитием, превращением в человека, а «человек это звучит гордо».

Постарайся сняться с нею и прислать мне отпечаток, с нескольких письмах, на всякий случай. Можно вас обеих вместе, можно отдельно, можно и так и сяк. И вообще пиши. Пока ниоткуда нет вестей – ни от вас, ни из Ленинграда, куда я тоже пописываю. Вам написал уже штук 5 писем и все без ответа.

Живём, по меткому выражению одного из наших, как на пасеке. Кругом жужжат: медные и стальные пчёлки, поют и время от времени кусают, то одного, то другого. Меня пока нет. Метрах в двадцати от землянки дорожка. Это тропа вдоль линии обороны, самая передовая. За ней тонкий слой деревцев, поляна и лес, где «их» блиндажи, землянки, ходы сообщения. По тропке через каждые 4 часа хожу взад и вперёд в течение двух часов, каждый день – это командирское дежурство – проверка передовых постов. И вот часто ночью, темно и вдруг яркий свет их ракеты осветит тёмное пространство и тебя в частности. Через секунду мимо головы, плеч зажужжат, засвистят пчёлки – это они тебя заметили и строчат из автоматов, пулемётов, винтовок. Красиво иногда несутся трассирующие пули, как огоньки светляков – ярким пламенем разрезают пространство.

Привыкаешь и к этому. Они поют и свистят, а ты идёшь, и даже внимание не конденсируется. Сильнее впечатление от ухающих взрывов мин и снарядов. Слышно как они свистят в воздухе, а потом ух! И столб дыма, сломанные деревья, летящая щепа, комки земли, снег. Всё это потом садится на голову помпейским дождём. В общем пока всё благополучно. Авось и дальше то же самое.

Некоторые «счастливцы» получают от своих посылки. Удаётся отправить. Говорят, что дело только в отправке, если на почте примут, дальше пойдёт. При наличии уменья или блатика можно уговорить почтарей.

В общем, многие устраиваются. Ассортимент обычный: махорка, табак папиросы, сало, жир любой, масло, сухари простые и сдобные, чёрные и белые, годятся даже крупы и муки, концентраты, сахар, конфеты и всё вообще, что можно жевать, пить (спирт, одеколон, водка, денатурат).
Если сможешь, то обязательно вышли. В такой поддержке насущно нуждаюсь, буквально, для укрепления здоровья. Нужна очень тщательная и надёжная упаковка, чтобы нельзя было залезть и не промокло бы. Выясни возможность, от себя или через учреждение. Вес, кажется, до 10 килограмм.
Вот пока и всё. Третий аттестат ещё на 200 рублей оформляю, скоро получите, тогда будет у тебя ровно на 500 рублей.
Целую вас, родные, нежно и горячо.
Привет твоим, ваш папка»

На этом письме переписка Георгия Федоровича Стааля с женой оборвалась. 16 марта 1942 года он погиб в бою с захватчиками. Похоронили его в братской могиле на опушке леса к юго-востоку от деревни Хандрово.