Быкадоров Михаил Артемьевич
Быкадоров
Михаил
Артемьевич
подполковник / РВСН
26.09.1923 - 30.01.1999

История солдата

Участник Великой Отечественной Войны:

         БЫКАДОРОВ МИХАИЛ АРТЕМЬЕВМЧ, 26 сентября 1923 г.р., уроженец х. Троицкий, ныне Михайловского района, Волгоградской области. В ряды Красной Армии призван 09.01.1942 г. Баян-Аульским РВК Павлодарской области, Казахской ССР. Подполковник в отставке. Умер 30 января 1999 года в г. Новороссийске.

         Далее по тексту от первого лица из его воспоминаний, написанных для детей и внуков.

В армию я был призван сразу, по сути, после окончания средней школы, как только исполнилось 18 лет, и направлен  в запасной полк в г. Боготол Красноярского края для первичной подготовки. Время летело быстро. Нас готовили быть красноармейцами, рядовыми пехотинцами, стрелками.

После прохождения подготовки через три месяца нас направили на фронт. Эшелоны следовали в направлении Москвы. Хотелось точно знать, куда же нас везут, но этого сказать никто не мог. Мы и железнодорожники знали лишь номер эшелона.

А вот и Москва. Эшелон остановился на легендарной Красной Пресне. К месту назначения мы следовали только ночью, с соблюдением мер маскировки.

Позже, на станцию конечной разгрузки – город Осташков Калининской области, мы прибыли ночью где-то в середине апреля 1942 года. Здесь мы долго не задержались. В результате я прибыл в пулеметную роту 918-го стрелкового полка 250-й стрелковой дивизии 53-й армии Северо-Западного фронта. Получил назначение первым номером станкового пулемета системы «Максим», но вскоре был назначен на должность командира пулеметного расчета (район в 10 км к западу от с. Вотолино в районе Демянска).

         Летом 1942 года, когда мне шел девятнадцатый год, здесь, на фронте, меня приняли в комсомол. Вскоре после этого меня избрали членом комсомольского бюро нашего полка. Приближалась зима 1942-1943 года, а с ней и трудности окопной жизни. Расчет оборудовал землянку. Нашлись среди нас мастера и по части сооружения печек. Дымоход вывели из землянки далеко в сторону, чтобы дезориентировать немцев. В землянке стало тепло. Она стала для нас всем: и жильем, и столовой, и местом для отдыха, и даже баней. На круглой металлической печурке грели воду, подогревали пищу, кипятили чай. Тут же стирали, мылись и брились. Землянкой мы пользовались только днем, ночью же все были на позициях. а единственным источником света в землянке ночью была гильза и с трудом добываемый керосин.

         Так началась моя фронтовая жизнь. Передний край. Дежурство. Окопы. Дожди. Грязь непролазная. Перестрелка с противником. Ночью осветительные ракеты, чтобы просматривать подступы к траншеям. И собачий холод, дрожь. Примерно через неделю мы окончательно перебрались на передний край. В тыл полка нас уже на день для отдыха не отводили. Мы начали оборудовать себе боевые позиции – основные и запасные. Период адаптации закончился. Мы стали полноправными бойцами – защитниками своей Родины. До капитального строительства дзотов и землянок дело еще не доходило.

На северном и южном участке Рамушевского коридора шли самые активные бои. Коридор то сужался, то расширялся, однако частые попытки перерезать его не приводили к желаемому результату. Бои здесь шли с большим упорством почти все лето 1942 г. Активные боевые действия фронта не позволили гитлеровскому командованию снять часть дивизий для усиления своих войск на юге, где в то время шли тяжелейшие бои. Расчет нашего станкового пулемета «Максим» много раз привлекался к обеспечению боевых действий полковых и дивизионных разведчиков по захвату ими «языков» и к участию в проведении разведки боем.

Однажды произошел случай, чуть не приведший к гибели всего расчета нашего пулемета. Этому предшествовало вот что. Во время своей очередной проверки нашего переднего края полка в июле 1942 года командир 250 с/д обнаружил слабое прикрытие стыка между 1-м и 2-м батальонами нашего 918 с/п и приказал для прикрытия этого стыка установить на высотке станковый пулемет. Жребий пал на наш пулеметный расчет. На высотке мы оборудовали дзот для пулемета, с помощью пехоты соединили ходы сообщения с траншеями 1-го и 2-го батальонов. Пулемет на ночь выносился из дзота и устанавливался на специально оборудованную для него площадку. На обратных скатах высотки мы начали отрывать котлован для землянки. Все работы проводились только ночью с соблюдением мер маскировки. впереди нашего дзота простиралась небольшая лощина, а за ней – высотка, на которой был сооружен немецкий дзот с установленным в нем пулеметом. Расстояние до немецкого дзота было 200-250 м. Амбразура дзота была хорошо видна. В тихую погоду, особенно ночью, слышен был немецкий разговор и звуки губной гармошки. Пока нами велось строительство дзота, немцы вели себя «мирно», но интерес у них, видимо, не пропадал. И вот в один из августовских дней, утром, часов в десять они решили провести разведку нашего строительства и захватить «языка». После ночных работ весь расчет отдыхал в котловане под землянку на обратных скатах высоты. В дзоте находился командир взвода мл. лейтенант Григорьев и чистил разобранную винтовку СВТ, которой был вооружен (пистолетов не хватало). На дежурстве справа от дзота в 5 метрах в ячейке траншеи нес службу красноармеец-сибиряк (фамилию его запамятовал). Немцы, переодевшись в новую красноармейскую форму, в плащ-палатках нашего образца, проникнув в наш ход сообщения по небольшому кустарнику, тянувшемуся со стороны немецких позиций к нашему переднему краю, шли к дзоту. Часовой, увидев их, окрикнул: «Стой! Пропуск!». Новая форма одежды вызвала у него подозрение: нашим красноармейцам зимняя форма еще не выдавалась, а летняя была сильно поношена. По траншее шло, как потом докладывал часовой, человек семь. Впереди идущий на русском языке ответил: «Какой тебе пропуск, не видишь, что свои!» и бросил в него гранату, но она, перелетев бруствер, взорвалась за ним. Наш часовой по ходу сообщения пробежал за дзот, крикнув на ходу командиру взвода: «Немцы!», занял позицию и открыл огонь. Командир взвода при попытке выскочить из дзота был обстрелян одним из немцев из автомата, но выбросил из дзота несколько гранат. Внезапность немцев была утрачена. Взрывы гранат и стрельба подняли на ноги расчет. Завязалась перестрелка. Немцы начали отход, бросив в траншею несколько дымовых гранат и сигнальную ракету. В районе высоты начали рваться мины. Это начали обстрел немцы, прикрывая отход разведгруппы. После обстрела в траншее было обнаружено три трупа немецких солдат. Наши потери – 2 раненых, в том числе и я. При минометном обстреле был поврежден дзот от прямого попадания мины и часть траншей. Подобных вылазок на нашем расчете со стороны немцев больше не было.

         Несмотря на трудное время, переживаемое нашим народом в тылу, мы чувствовали заботу о нас – фронтовиках, два-три раза получали посылки от тружеников тыла. В них были недорогие подарки: кисет с табаком или папиросы, носовые платки, перчатки, варежки, шерстяные носки, иголки, нитки, конфеты и прочее. Как они воодушевляли нас!

Где-то в середине лета и в начале осени 1942 года мне дважды предлагали учиться на фронтовых трехмесячных курсах младших лейтенантов. Но я, подумав, отказывался оба раза. Какой, рассуждал я, из меня выйдет командир, если я еще полностью не разобрался со своей службой. В армии я еще не прослужил и года. Отсутствие жизненного опыта, опыта военного, учитывая и мою молодость (мне шел 19-й год), я никак не мог принять предложение своих начальников. В конце января 1943 года мне в третий раз предложили поехать, но теперь уже в военное танковое училище, с ускоренной 8-месячной подготовкой. На этот раз я согласился. Кандидатуру мою командование полка утвердило, и я в начале февраля 1943 года, распрощавшись со всеми фронтовыми друзьями, снялся с переднего края обороны Северо-Западного фронта и убыл в штаб.

И вот мы в конце февраля прибыли в г. Самарканд – конечный пункт следования нашего эшелона. Пешим порядком направились в училище. Называлось оно 2-м Харьковским танковым училищем – сокращено 2-е ХТУ.

Занятия в нашей учебной танковой роте начались 1 марта 1943 года. В описании службы в училище я буду особенно краток. Учеба – это не фронт, заметных событий не происходит, хотя и в учебе требовалось прикладывать немало усилий в освоении программы, в приобретении необходимых навыков, которыми должен обладать будущий командир-танкист. Нужно отметить, что с первых же дней занятий темп учебы был взят высокий. трехгодичную довоенную учебную программу спрессовали в один год, но учиться пришлось и того меньше – 8 месяцев. Так что нагрузка была под завязку.

Но вернемся к лету 1943 г. В училище продолжалась летняя напряженная учеба. На полигоне мы уже водили танки Т-70, мастерство наше росло, хотя и медленно.

15 ноября меня назначили командиром отделения в этой же роте. 19 ноября в училище прибыли новые САУ СУ-76. Нам предстояло пройти переучивание на них, изучить материальную часть САУ, ее вооружение, теорию и практику стрельбы из 76-мм орудия, на тактических занятиях освоить основы применения САУ в различных видах боя и способы боевых действий.

 

         В третьей декаде августа меня приняли в члены ВКП(б), а 7 сентября я получил партийный билет.

С 19 по 24 сентября наша, да и другие роты сдавала Государственный экзамен. Я сдал его на отлично и, таким образом, училище окончил по первому разряду. Мне было присвоено воинское звание «младший лейтенант», и я был направлен в Центр формирования самоходно-артиллерийских частей и подразделений в г. Мытищи Московской области, где должен был получить личный состав и материальную часть с тем, чтобы потом убыть на фронт.

         Укомплектованную личным составом и техникой нашу 153-ю маршевую батарею вместе с другими батареями вскоре перевели в 14-ю самоходно-артиллерийскую бригаду, располагавшуюся в п. Правда Московской области. Наша батарея была направлена во 2-й самоходно-артиллерийский дивизион. Здесь нас ускоренно готовили к отправке на фронт. Прошли формирование, получили зимнее обмундирование, загрузились боеприпасами и, погрузившись на станции Пушкино в железнодорожный эшелон, с другими такими же батареями были направлены на фронт.

И вот позади Москва, Можайск, Гжатск, Вязьма, Смоленск, Орша, Борисов, Минск, Барановичи, Волковыск. В Берестовце пересекли Государственную границу, затем прошли Белосток. Разгружались в Бельске где-то под вечер. Стало окончательно ясно, что мы прибыли на 2-й Белорусский фронт. Около 9 часов утра 14 января нам объявили, что 2-й и 1-й Белорусские фронта сегодня переходят в наступление. В 10 часов мы, находясь в районе сосредоточения 5-й гв. ТА, услышали могучий гром артиллерийской канонады. Вот оно, началось. Началась артиллерийская подготовка. Дрожала земля на десятки километров. В грохоте тонули все звуки. Началось наступление войск 2-го Белорусского фронта. Части и соединения передовых армий приступили к взламыванию глубоко эшелонированной обороны противника. Началась Млавско-Эльбингская операция.

         31-я танковая бригада была поднята по тревоге и построена с материальной частью. Командир бригады гвардии подполковник Поколов отдал последние распоряжения, и где-то в 12 часов мы начали марш из района сосредоточения в направлении Рожанского плацдарма на западном берегу р. Нарев. На каждый танк и САУ в качестве десанта было придано по 5-6 человек мотострелков из мотострелковой бригады нашего корпуса.

         По фронтовым дорогам Восточной Пруссии шел и мой брат Василий. Воевал он в 289-й гвардейской истребительно-противотанковой артиллерийской бригаде РГК с февраля 1944 года и до конца войны. Еще до январского наступления по письмам мы установили, что находимся друг от друга где-то недалеко. Письма приходили быстро, но точного местонахождения друг друга знать мы не могли, да и времени на это уже не было. Как потом выяснилось, одно время мы шли по одним и тем же дорогам, но в конце января наши пути разошлись: я пошел на север, на Эльбинг, Василий – на северо-запад.

         Стремительность нашего наступления стала так велика, что когда наши танки врывались в города и населенные пункты, население продолжало обычный образ жизни. Вспоминается случай. В одном из населенных пунктов мы остановились. САУ поставили у одного дома. Зашли в помещение. Немец, стоявший за стойкой буфета, от неожиданного появления русских растерялся. Оказалось, что это бар. Мы попросили подать нам по чашке кофе. Немец выполнил это мгновенно. Перекусив наспех, мы оставили бар, не причинив хозяину никакого вреда. Времени не было. Мы спешили к морю.

         В другом небольшом прусском городишке мы в одном из его зданий обнаружили немецкий лазарет. В нем находились несколько человек молодых раненых немцев. Эвакуировать их фашистское командование не успело. Появление нас, русских, в лазарете вызвало среди немцев и обслуги переполох. Тем более, и наш внешний вид был не из лучших: небритые, грязные от выхлопных газов танков и САУ, уставшие от непрерывных маршей и бессонных ночей, мы были, наверное, похожи больше на каких-то «разбойников».  Я, например, поверх шинели носил еще и армейский полушубок. На поясном ремне впереди, на животе, пистолет. Шапку-ушанку мне заменял танкошлем. Раненые немцы притихли. На мой вопрос, обращенный к одному из них: «Сколько ты убил русских?» многие начали наперебой отвечать, что они не убивали русских, что они всего лишь зенитчики и не сбили ни одного нашего самолета, а сами попали в лазарет после налета нашей авиации, что Гитлеру капут и прочее. Не стал я с ними разбираться, сейчас-то они были безоружными. Осмотрев лазарет, мы оставили его.

         В ночь с 23 на 24 января я от командира 31-й танковой бригады лично получил приказ – стать в засаду с задачей не допустить прорыва немцев, следовавших в Эльбинг, через мост на дороге, находящейся от нас в 200-250 м. САУ заняла боевую позицию в низинке, замаскировали ее снежным бруствером, изготовились к бою. Недалеко от нас находился командир 31-й ТБР подполковник Поколов со своей оперативной группой. Меня еще раз предупредили, что по этой дороге на Эльбинг возможен отход немцев. Мост был виден хорошо. Стояла лунная ночь. Справа и слева подступы к мосту прикрывались складками местности, просматриваемое пространство составляло метров 250-300. экипаж САУ, используя передышку, «отдыхал», если можно так назвать наш отдых. Дежурил один из членов экипажа. Около двух часов ночи через мост начали проскакивать машины. Мы открыли огонь из орудия. Первые выстрелы не дали результатов. Приборов ночного видения в то время в нашей армии и у нас не было. Тогда я приказал наводчику П.М. Майорову навести орудие в мост по нижней производящей ствола. Удачно. Следующим выстрелом подожгли машину. Она остановилась, освещая местность. Теперь нам стало легче наводить орудие. Следующим выстрелом подбили еще одну машину. Немцы спешили проскочить мост, попытались подавить огонь нашей САУ, открыли в нашем направлении огонь из автоматов и легких минометов. Огонь немцев не был точным. Они просто не видели нас. Движение продолжалось. Следующими выстрелами мы подожгли еще три и подбили две машины на разных расстояниях от моста и на самом мосту. Приостановившееся было движение немецких машин снова возобновилось. Несколько выстрелов произвели по немцам, ведшим по нам автоматный огонь. Не видели они нас! Наша САУ была выкрашена в белый цвет. Теперь только отдельные «смельчаки» решались на то, чтобы в этих условиях все-таки проскочить мост. Мы еще сожгли две машины и одну подбили. Дорога через мост была перекрыта подбитыми и горевшими машинами. Движение остановилось. Прекратился огонь и из автоматов и минометов. Настала снова тишина. Бой длился около 1,5 часов.

         Экипаж был доволен своими результатами. В этом бою наводчик П.М. Майоров не подвел экипаж, доверие наше полностью оправдал. Утром мы подсчитали результаты ночного боя. Сожженных машин оказалось 6 и подбитых 4. На прицепах у трех машин было три зенитных орудия. Колонна немецких машин около 150 единиц была немцами брошена. На прицепах многих машин были зенитные орудия. Немцы разбежались, боясь пленения.

Были захвачены большие трофеи. Здесь мы пополнились инструментом и принадлежностями, утерянными нами ранее при вытаскивании нашей САУ из-под моста. Днем нам сдались в плен около 30 водителей разгромленной нами колонны. Это были представители союзных с Германией государств. Немцев среди них не оказалось. Все они были направлены под командой одного нами назначенного старшего в тыл. За этот ночной бой весь экипаж САУ был представлен к награде. Я и механик-водитель И.М. Звяглов были награждены орденами Красной Звезды, наводчик П.М. Майоров – орденом Славы III степени, а заряжающий И.И. Черенков – медалью «За отвагу».

         Мы не выходили из боев. Так, часов в 9 утра 10 февраля на одном из участков фронта без артподготовки, пехота с опушки леса пошла в атаку, три наших САУ начали ее сопровождение. Когда прошли лощинку и вышли на возвышенность, пехота была обнаружена немцами. Они открыли по ней сильный пулеметный и автоматный огонь. Начался обстрел и из минометов. Мы вели огонь из орудия САУ. Пехота залегла. В это время я увидел, как загорелась САУ, следовавшая от меня слева метрах в 40-50. Через мгновение от прямого попадания загорелась и наша САУ. Я дал команду экипажу оставить машину. Я предчувствовал эту беду, и она случилась. Ведь уже не один день на наших глазах гибли люди и техника. Дошла очередь и до нас. Как выяснилось несколько позже, сжег наши две САУ немецкий танк «Тигр», зашедший к нам с правого фланга. Экипаж моей САУ остался жив, снаряд прошил наш правый борт, пробил двигатели, бензобаки, заполненные авиационным бензином КБ-70. Машина загорелась. Во втором же экипаже двое погибли, командир САУ получил сильные ожоги, попал в госпиталь, откуда вернулся в часть уже после окончания войны. Через несколько минут после случившегося в САУ начали рваться снаряды. Над машинами стояли зловещие столбы черного дыма. Атака захлебнулась. Пехота, понеся потери в живой силе, отошла на исходное положение.

         С 11 февраля 1945 г. наша 5-я гв. ТА, а также 3-я ударная, 48-я и 50-я общевойсковые армии из состава 2-го Белорусского фронта в ходе боевых действий были переданы для усиления 3-му Белорусскому фронту, на который была возложена задача по окончательному уничтожению прижатых к морю группировок противника в Восточной Пруссии.

         Соединения нашей 5-й гв. ТА получили боевые задачи по уничтожению Хейльсбергской группировки немцев.

         11 февраля где-то около 16 часов я получил САУ-76 и новый экипаж. Механиком-водителем вернулся П.А. Митрофанов. С ним мы всего лишь двумя днями ранее, 9 февраля, горели в САУ. Наводчиком был назначен Иван Демьянович Водопьянов, 1924 года рождения, а заряжающим – Михаил Филиппович Махонин, 1926 года рождения.

         В одном из боев в Восточной Пруссии в бою от прямого попадания немецкого снаряда сгорела САУ-76 моего боевого друга Георгия Толкачева, наступавшего в 25-30 м левее нашей САУ. Экипаж его остался в живых, а его самого тяжело ранило. Я помог ему взобраться в мою САУ и вывез его с поля боя. 9 мая 1945 года, возвратившись до этого дня из госпиталя, он подарил мне на память свою фотокарточку, которая до сих пор хранится в моем архиве. Вот что он написал на ней: «На долгую память другу и товарищу… в дни величайшей победы над гитлеровской Германией. Вспомни те дни, когда мы вместе дрались за Родину и ты спас мне жизнь при моем ранении. Спасибо, родной! 9 мая 1945. Германия. Толкачев.» Как сложилась его послевоенная жизнь, я, к моему большому сожалению, не знаю. Но те тяжелые боевые дни, дорогой Жора, я никогда не забывал.

         Описанные мною бои «местного значения», как их тогда называли, велись на подступах к Браунсбергу. Кольцо окружения сжималось, становилось все меньше. Но бои продолжались.

35 дней и ночей мне довелось принимать самое непосредственное участие в тяжелейших боях по уничтожению окруженных немецко-фашистских войск, в том числе в течение 20 дней в составе войск 3-го Белорусского фронта. В эти дни мы не знали отдыха и покоя ни днем, ни ночью. Все эти дни и ночи постоянно находились под артиллерийским и минометным обстрелом, очень много раз отбивали контратаки противника, сами контратаковали противника и днем, и ночью. Нас много раз бомбили немецкие самолеты. А сколько раз мне довелось смотреть в глаза смерти. Она постоянно была рядом. Но чудом я выжил. Выдержал. Победил. Многие мои боевые друзья пролили свою кровь в Восточной Пруссии, а часть из них навсегда остались лежать в ее земле.

         7 марта начальник штаба 332 ГВ ТСАП пригласил меня к себе на беседу, в ходе которой предложил мне должность помощника начальника штаба полка по разведке (ПНШ по разведке). Я, подумав, отказался от этого предложения, поблагодарив за оказанное доверие, о чем позже не раз сожалел. Основной причиной моего отказа, я считал, явилась моя молодость и малоопытность.

На следующий день меня привлекли к работе в штабе по оформлению наградных документов на личный состав, отличившийся в прошедших боях. Начальник штаба сообщил мне, что к правительственной награде представлен и я. В этот же день я узнал о награждении меня орденом Отечественной Войны I степени за январские бои.

         И опять вспоминается увиденная мною картина тех далеких лет. Я хочу сказать о беженцах. Как и в восточной Пруссии, так и здесь в Померании ими всюду забиты дороги. Они бежали на запад от русских, запуганные геббельсовской пропагандой их истребления. Они с удивлением смотрели на наших солдат, как они дают немецким детям свою краюшку хлеба или кусочки сахара. Они не знали, что наш солдат воспитан не на мести, хотя ему и было за что мстить, а на человеколюбии и уважении к другим народам, что мы воевали с гитлерами и фашистами, которые приходят и уходят, а не с немецким народом.

         Разгром противника в Восточной Пруссии имел крупное военно-политическое значение.  Теперь наш полк именовался: «1223 легкий самоходный артиллерийский Новгородский ордена Кутузова III степени полк» (сокращенно 1223 лсап).

Великую отечественную войну я закончил в должности командира самоходной артиллерийской установки СУ-76 в звании «младший лейтенант». За боевые отличия был награжден: орденом «Отечественная война» 2 степени и орденом «Красная Звезда», а вскоре после окончания войны – медалями: «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За освобождение Варшавы», «За взятие Кенигсберга» и медалью Польской Народной Республики «За Варшаву».

         Во время участия в боевых действиях был дважды ранен и контужен.

         Я преклоняю голову перед танкистами. Этих скромных, смелых, решительных, терпеливых, стойких людей, способных переносить неимовернейшие трудности боевой жизни, я полюбил всем своим существом и всегда восхищаюсь их мужеством и подвигами. Я восхищаюсь мужеством и подвигами летчиков, артиллеристов, пехотинцев и других представителей нашей армии. Но мужеством и подвигами танкистов я восхищаюсь чуть-чуть больше. Просто потому, что их я знаю лучше, чем других. С ними я воевал плечом к плечу.

         Во многих могилах наших солдат от Волги до Альп покоятся и наши танкисты. За родную землю, за величие ратного дела отдали они свои жизни, и нет подвига выше.

На Эльбе американцы говорили, что наши танкисты «славные ребята». Это правда. Пусть те, что были на Эльбе, это помнят. С нашими танкистами приятно встречаться другу. Другу, но не врагу.

         После войны продолжил службу в Советской Армии. Ушел в отставку (в 1968 году по болезни) с должности начальника штаба полка ракетных войск стратегическоно назначения.

С начала войны минуло без малого 46 лет (на момент написания воспоминаний).  Не заживают старые раны у нас,  участников. До сих пор снится война ветеранам. Идут годы, а прошлое остается с нами: суровые мгновения боев, лица друзей, командиров. Мы сражались ради жизни, ради счастья грядущих поколений. Не забывается война никому – кто был на ратном поле или трудился для фронта – то великое и трудное время. Помним мы каждый из 1418 дней

         И мне, вашему отцу, деду, прадеду, человеку фронтового, огненного поколения хочется сказать вам, мои дети, мои внуки и далекие мои потомки: «Помните и вы о том, какие выпали испытания на долю вашей Родины, ваших отцов, дедов и прадедов. Помните, берегите и крепите мир!»

 

 

Регион Москва
Воинское звание подполковник
Населенный пункт: Москва
Воинская специальность РВСН
Место рождения х. Троицкий, Волгоградской области
Дата рождения 26.09.1923
Дата смерти 30.01.1999

Автор страницы солдата

Страницу солдата ведёт:
История солдата внесена в регионы: