Эндельман Григорий Наумович
Эндельман
Григорий
Наумович
старший лейтенант
Дата рождения: 15.05.1902

История солдата

Григорий Наумович Эндельман вырос в большой и дружной семье врача: три старших сестры и он, самый младший. Работал с 17 лет. Был и счетоводом, и делопроизводителем, и военно-транспортным агентом в РККА (1919-1920); помощником заведующего агитпунктом в РОСТе (1921). Параллельно учился в Советской трудовой школе № 35 2-й ступени, поступил на Голицынские сельскохозяйственные курсы. Проучившись там год, перешел на биологический факультет в 1-й Московский Государственный университет (ныне МГУ им. М.В.Ломоносова) (1923-1927, биолог-геоботаник). Работу не прерывал: был репортером «Известий ВЦИК», корреспондентом журнала «Красный спорт», «Известия Физкультуры», «Спартак». После учебы Григория Наумовича приняли лаборантом в Центральную торфяную станцию (позже – Всесоюзный институт торфа), где он дослужился до старшего научного сотрудника. Сохранились дневники и фотографии его экспедиций на болота Московской и Вятской областей и Урала.

С 1934 годах работал редактором: сначала во ВНИИ морского рыбного хозяйства и океанографии, затем в журнале «Рыбное хозяйство» (с 1938).

Регион Москва
Воинское звание старший лейтенант
Населенный пункт: Москва
Место рождения Москва
Годы службы 1941 1945
Дата рождения 15.05.1902

Боевой путь

Место призыва Москва
Дата призыва 9.07.1941
Боевое подразделение 4 ДНО: 1 стр полк Куйбышевского района Пулеметная рота 2 взвод (166 сд (1ф), 69 мехбр)
Завершение боевого пути Варшава
Принимал участие Оборона Москвы, Битва за Берлин

К началу войны деду было 39 лет и по возрасту он мобилизации не подлежал. Но уже 9 июля 1941 года он вступил в 4 Дивизию Народного Ополчения, сформированную в Куйбышевском районе г. Москвы из сотрудников Наркоматов внешней торговли, финансов, легкой промышленности, Госплана РСФСР, Центросоюза, редакции и издательства "Московский большевик", рабочие швейной фабрики "Красная швея", ряда издательств и других предприятий района. С 26 сентября 1941 4-я ДНО была преобразована в 110 стрелковую дивизию, с 11 октября 1941 года вошла в состав 33 армии, а с весны 1943 преобразована в 84 гвардейскую стрелковую дивизию.

Красноармеец пулеметной, а затем роты химзащиты в 1941-1942 гг., Григорий Наумович так и прослужил в этой дивизии до конца войны. Воевал под Вязьмой, защищал Москву, дошел до Варшавы, участвовал в битве за Берлин. Войну закончил старшим лейтенантом интендантской службы, помощником командира отдельного самоходного артиллерийского дивизиона по материальному обеспечению.

По воспоминаниям Григорий Наумович был глубоко порядочен и принципиален; очень внимателен и заботлив к однополчанам, за что заслуженно пользовался их любовью и уважением.

За все время войны дед написал бабушке, Ольге Петровне Коган, более 50 писем и открыток, из которых сохранилось только 19. В каждом, особенно в первых, 1941 года, — непрекращающаяся тревога за родных и знакомых, усиливавшаяся с каждым днем из-за отсутствия какой-либо информации о них. То адрес был неизвестен, то военные части передвигались быстро и из-за неразберихи почта не успевала. Да и родные были в эвакуации в Астрахани. Только в декабре(!) пришел первый ответ.

«Из издательства мне написали, что деньги они тебе переводят, но я знаю наши порядки, и кроме того, что они тебе переводят? Я очень смутно себе представляю материальные возможности вашего существования на мое жалование, и еще смутнее возможности твоих приработков. Есть ли в Астрахани детсад наркомата и можно ли туда устроить Лешу? Тебе, а, пожалуй, и Нине, надо постараться во чтобы-то ни стало устроиться на какую-нибудь работу. … Я напишу ему сегодня просьбу посодействовать тебе в отношении получения работы и устройства Леши в детсад.»

«Получила ли ты доверенность на деньги? Как у тебя дела с работой и деньгами?

«Сейчас таких как ты миллионы, и рассчитывать особо на хорошее не приходится, но хочется надеяться, что лучшее впереди все же еще будет, а пока надо бороться за детей и за себя. Я знаю, моя родная, что тебе должно быть нелегко, но что же сейчас сделаешь. Война есть война. Словом, надо быть цепкой как лапки попугая и не падать духом, как бы тяжело тебе не приходилось, утешая себя тем, что границ плохому нет ... и что могло быть еще хуже.»

«Кстати сказать, деньги здесь мне совсем не нужны, и я постараюсь при первом случае перенаправить их тебе. У меня уже скопилось около сотни рублей, но никак не удается попасть на почту.»

К тревоге добавляется тоска по родным, по мирной жизни. Дома остались близкие, которых так не хватает. Любая, свободная от тягот военной жизни минута, заполняется мыслями и воспоминаниями о доме, о жене, о четырехлетнем сыне.

«Я многое бы отдал за возможность увидеть его хоть бы во сне, а еще более за возможность почувствовать в руках тяжесть его тела и услышать просьбу укутать его как куколку. К сожалению, все это только мечты, осуществление которых весьма проблематично, как вообще, так и во времени.»

«Как теперь выглядит Леша, что он говорит, помнит ли еще меня? К сожалению, мне не представляется никакой возможности ублажить его чем-нибудь. Если у тебя есть хоть какая-нибудь возможность в этом направлении, подкинь ему что-нибудь и от моего имени. Я очень жалею, что не захватил с собой Лешиной карточки. Моя зрительная память, почему-то именно в отношении Леши, стала мне отказывать. Тебя и Нину я представляю очень живо, а вот Лешу никак. В чем дело не знаю.»

«Ходили в частности и на болото. Клюквы на нем оказалось неисчерпаемое количество, да такой крупной и красной, какой в Москве никогда не бывает. Попивая в вечерней […] чаек с клюквой, я вспоминал наши с тобой клюквенные чаи. Вернутся ли когда-нибудь вновь?»

«Я все же еще хочу верить, что мы снова соберемся вместе, и мирно и тихо скоротаем свой, теперь уже недолгий век. Если же это не выйдет, будь мужественной и не забывай повторять Леше, что его папка хотел отстоять лучшую, чем у него жизнь для своего сына, но не его вина, что вышло иначе. Но мы еще поборемся, хотя нам тоже сейчас не очень сладко, и рассчитывать на то, что вскоре будет сладко нельзя. Зима длинна и сурова, а мы преимущественно все же горожане, а не лесные люди [удехэ].»

Почти в каждом письме — «жив и здоров», «волноваться причины нет» и описание окружающей обстановки, насколько позволяла цензура. И нет-нет, да и проглянет в этих строках геоботаник с университетским образованием.

«Сейчас мы после двухдневного путешествия на машинах в лагере.»

«По странной иронии судьбы последние дни мне пришлось побывать в местах, знакомых мне еще с 1927 года. Здесь, как говорится, на заре далекой юности я был вместе с Марком и другими сотрудниками Торфяной станции в геоботанической экскурсии. Болото, на котором мы тогда были, стало уже частично разрабатываться, выстроены бараки для рабочих, болото […] осушено и т. д. В одном из новых бараков мы и провели несколько дней.»

«Сейчас мы уже на новых квартирах. Нам не сидится подолгу на одном месте. Благодаря хлопотам нашего командира мы и на этот раз разместились в деревне, причем даже в каменном доме. Избенка […] большая, но чистенькая. Хозяева ее давно выехали и мы [раз]местились в доме сами: настелили на пол соломы, расставили свои палатки, затопили печку. Натопили на совесть, градусов эдак на 25. Получилось по поговорке: [в тес]ноте, да не в обиде.»

«Местность, где мы сейчас расположены, довольно неприглядная: леса, болота, озера, холмы с крупными камнями. Кроме редких полосок картофеля да ржи тут ничего не сеют. Ландшафт типично моренных. Пусть Нина попробует догадаться где мы находимся.»

«Весьма возможно, что я скоро вынужден буду сообщить тебе о перемене своего адреса: возможно, что н[…] группу бойцов, имеющих высшее образование) переведут в другую часть. Надо надеться, что это будет к лучшему. Хотя мне не [на] что жаловаться и сейчас. По сравнению с пулеметной ротой здесь я буквально как в […] немного работаем и неплохо едим. Что еще ныть рядовому бойцу.»

«Очередное письмо пишу тебе сидя на охапке душистого сена в сарае, где мы сегодня ночевали после 30 км похода. Мы считали, что к 20-21 попадем в Москву, но это так и не вышло, и когда выйдет неизвестно.»

«Что касается нашей жизни, то она протекает в тех же местах, на лоне природы, и состоит из изучения военного дела, земляных работ, к счастью не ежедневных, и переходов из одного места в другое.»

«Я жив, здоров, сбросил лишний жирок, загорел, обветрился. Никакой непосредственной опасности мы не подвергаемся, так что беспокоиться обо мне нет никаких оснований.»

«Переводом своим в другую роту я очень доволен. Здесь гораздо интересней, более свойский народ, и как-то кстати приходится университетская закваска. Я жив и здоров, и если бы ты писала чаще о себе и детях, то было бы совсем отлично. Мы по-прежнему живем на лоне природы, едим как слоны (аппетит все время превосходный) и учимся своему делу. Встаем и ложимся как куры: стемнело – спать, светает – встаем.»

«На всякий случай повторяю, что я жив и здоров, сейчас нахожусь в другой роте, где условия работы, учения и быта лучше, чем в пулеметной, в которой я пробыл до 25 августа 1941. Кормят нас сытно, одевают и обувают также как надо.»

«Сегодня получили, я в числе других, трогательные посылки из Москвы от сотр[удников] Верхсуда. На мою долю попали перчатки, носки, портянки, печенье, табак и прочие весьма приятные в наших условиях предметы.»

«...вот уже скоро месяц как мы, застряв в одном месте несем охранную службу круглые сутки и буквально не хватает времени на личные дела. Живем мы в землянках, писать в которых невозможно (темно), а все остальное время, которое проводим вне землянки, уходит или на стояние на посту, или на приготовление пищи. А [дни] становятся все короче и короче. … Нас одели в ватные костюмы, дали ушанки, варежки. Из посылок, присланных нам к праздникам, я ухватил шерстяные носки и варежки. ...Так что мы одеты тепло, но несколько громоздко, я в частности, так как все вещи мне велики, и со стороны у меня наверно довольно комичный вид.»

«Кормят нас довольно сытно: два, иногда три раза в день, но у нас неимоверный аппетит, и мы все можем есть, кажется, круглые сутки. Хлеба нам дают вдоволь (900 г), а в последнее время стали снабжать и водкой (по 100 г в день). На завтрак нам дают обычно суп или кашу, в обед обычно суп или кашу (суп с мясом) вечером, если успеваем кипятим чай и пьем его с хлебом или сухарями. Бывают, впрочем, дни, когда не удается поесть вообще, но это редко.»

В письмах деда нет отчаяния или страха за свою судьбу. Надежда, вера в хорошее, и пожелание счастья семье, если вернуться не суждено.

«Если же меня вам дождаться не удастся, то постарайтесь скорее забыть меня. Так будет лучше. Надеюсь, что мои родственники помогут поставить Лешечку на ноги. По крайней мере, Женя обещала мне это. А может быть нам с тобой и не придется ни о чем и никого не просить. Будем надеяться!»

«Я, правда, все еще жив, но это по существу случайность, а что будет завтра никто не скажет. Береги, но не балуй Лешу, постарайся вырастить из него человека.»

«Мне пришлось тут побывать в одной переделке длительностью около 10 дней, из которой я уже не чаял выйти живым, но все обошлось, как видишь. ... Хочется надеяться, что мы еще увидимся друг с другом. В глаза смерти я уже смотрел несколько раз, и теперь окончательно стал фаталистом, чему быть – того не миновать.»

Единственное сохранившееся в семье воспоминание деда о войне, возможно, имеет отношение к этому эпизоду. Он рассказывал, что как-то им было приказано разделиться на два отряда и идти к месту встречи разными путями. Выжила только группа, где был дед.

В 1944 году по служебным делам дед ненадолго оказался в Москве. Конечно, заехал и домой, где его ждали жена и дети. Он познакомил их со своим сослуживцем, Александром Васильевичем Демьяненко. В феврале 1946 года дед вернулся в Москву. А с ним, проездом, все тот-же сослуживец. Ехал домой, в Россошь, но влюбился в старшую приемную дочь Григория Наумовича, Нину Владимировну Малышеву, да так и остался, женился. Вместе они прожили 50 лет!

Награды

Медаль «За оборону Москвы»

Медаль «За оборону Москвы»

Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг»

Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг»

Орден Красной Звезды

Орден Красной Звезды

Медаль «За освобождение Варшавы»

Медаль «За освобождение Варшавы»

Медаль «За взятие Берлина»

Медаль «За взятие Берлина»

Документы

Фотографии

После войны

После демобилизации в сентябре 1946 и до выхода на пенсию в 1969 году, Григорий Наумович работал в Московском Обществе Испытателей Природы (МОИП) при МГУ им. М.В. Ломоносова редактором, потом старшим редактором, потом заведующим отделом геологии и географии, а затем помощником президента Общества. Под редакцией Эндельмана только в МОИПе было издано около 70 книг. И на пенсии он продолжал работать по договорам в Издательстве. К слову сказать, в библиотеке МОИПа всю жизнь проработала и Нина Владимировна, уже Демьяненко.

Когда дед умер, мне было всего шесть лет. Я помню только его улыбку, его теплые обнимающие руки, его колени, с которых он меня не спускал, гостинцы, которые он всегда приносил.

Много позже, в 1990-х, уже работая, и общаясь по роду своей деятельности с членами МОИПа, а также с читателями Библиотеки МОИПа, слышала огромное количество добрых слов в адрес Григория Наумовича и Нины Владимировны. Они отмечали удивительно теплую доброжелательную атмосферу, создаваемую, и Григорием Наумовичем и, позже, Ниной Владимировной; его интеллигентность и профессионализм. По воспоминаниям родственников, дед с бабушкой дома чуть ли не до хрипоты спорили друг с другом о запятых, о правильности написания слов и о других редакторских тонкостях.

Помним, любим и гордимся!

Автор страницы солдата

Страницу солдата ведёт:
История солдата внесена в регионы: