Боевой путь

Ермаков Петр Васильевич (1914-1990)

Воспоминания отца записаны сыном ветерана В.П. Ермаковым.

СНИТСЯ ДО СИХ ПОР

         - Он как-то особо выделялся среди ветеранов войны и труда производственного объеднения «АОМЗ» на вечере отдыха в ДК, - вспоминал Н.С. Неживенко. Еще бы! Орден Ленина, два ордена Отечественной войны первой степени, орден Красной звезды, две медали «За отвагу», юбилейные медила.

         На вопрос, кто это, сосед ответил: « Это человек необычной судьбы. Познакомились. Было ему в то время 75 лет. Он пенсионер. На фронте кем только не был: и кавалеристом, и связистом, и пехотинцем, и разведчиком, и…»

         - Все перенес, - вздохнул Петр Васильевич Ермаков. – и тонул, и горел, и испытывал тяготы фашисткого плена. Войну закончил механиком-водителем танка в Германии. Трижды был ранен, контузии не в счет. Чудом уцелел. А до войны на Оренбуржье, где родился и жил, была тихая мирная жизнь. Как и многие, рано оставшиеся без отцов подростки, Петр проучился чуть больше двух лет. Надо было подрабатывать на жизнь. Окончив шестимесячные курсы, стал комбайнером. Так прямо с комбайна и ушел на фронт. Под Новгородом направили в 305-ю стрелковую дивизию. Обучили на связиста.

         - Наша дивизия, - рассказывал Петр Васильевич, - держала оборону на Волховском направлении под Ленинградом. Враг неиствовал. В пьяном угаре, напролом, гитлеровцы шли на город. Все виды орудий били по нашей обороне. То в одном, то в другом месте связь прерывалась, рвало ее снарядами и минами. Полезли под яростным обстрелом связисты, зная,что связь – нерв подразделения. Немногие возвращались живыми. В одном из сел немцы, пытаясь окружить нашу часть, отрезали второй батальон полка. Связь с ним прекратилась. Командир полка вызвал к себе и так по-дружески, по –отечески сказал: « Не приказываю. Знаю, что посылаю на смерть. Но прошу рискнуть, восстановить связь с батальоном. Но знай, что там немцы. Дальше второго дома в село не суйся.»

Нелегко в полной амуниции, с катушкой ползти по-пластунски в снегу под беспрерывными разрывами мин, снарядов. Немцы заметили и начали бить по мне, как по живой мишени. Сам не знаю, как дополз. Захожу в сенцы, заземлил штык вместо антенны, включив аппарат, доложил командиру: «Я у цели. Связь со вторым батальоном налажена.»

         Поблагодарив, комполка приказал связаться с комбатом. А кругом бешенная перестрелка. Приготовил гранату, автомат, дай, думаю помогу огнем батальону. Открыл дверь в дом – и застыл от неожиданности. В комнате семеро немцев. Замешательство было лишь мгновенным. Видя, что один из немцев целится в меня, я определил его, свалив автоматной очередью. И крикнул остальным: « Сдавайтесь, вы окружены!» - Поднял гранату.

Мне терять было нечего. Шесть немцев бросили оружие. Подошли ребята из батальона. Когда сообщили комбату о моем поступке, тот не поверил: «Мы батальоны не могли взять ни одного живого, а ты один- шестерых?»

Только потом разобрались, что вместо второго дома, я дополз до четвертого дома поселка.

Наехали газетчики и фотокорресподенты. На второй день только признали, что это факт, а не вымысел, напечатали в фронтовой газете. Представили к награде.

После очередного ранения, отлежав три месяца в госпитале в Тюмени, попал в другуючасть. В 1943 году при массовом отступлении в июне попал в окружении под Харьковом, а затем и в плен. Узнали немцы, что я комбайнер, решили использовать в качестве механизатора. Таких нас было восемь человек. Но у нас все помыслы нашкодить, как-нибудь продержаться, что бы вырваться к своим.

         Выводили из строя комбайны, саботировали. За день намолачивали всего один воз.

         А потом начинали поджигать хлеба на корню. Немцы и их прислужники лютовали, но виновников им найти не удавалось. Но, как говорю, в семье не без урода. Среди пленных механизаторов нашелся предатель. Захватили нас каратели троих прямо на месте преступления, при очередном поджоге. Это было под Воронежом. 25 дней избивали, истязали, как могли: и иглы под ногти загоняли, и горячими углями ноги жгли, имитировали повешение, расстрел. Голодных, измученных, бросали в мокрые подвалы. За ночь отходили – и вновь нас пытали.

         Когда после очередного допроса я потерял сознание, меня бросили в какой-то сарай. Придя в себя, я увидел разбитую черепицу на крыше. С трудом добрался до потолка, осторожно расширив отверстие, вылез и убежал в Россошь.

Когда, перейдя линию фронта, я попал в расположение 8-го кавкорпуса, радости моей не было границ. Но радость моя была преждевременной. Вместо сочувствия от своих я увидел недоверие, граничащее с презрением. Особисты без конца спрашивали с каким заданием немцы прислали? Вместо дружелюбия я чувствовал отчуждение. И только случай помог мне реабилитировать себя в глазах товарищей по оружию. В последних боях наш полк понес большие потери, а особенно разведка. И меня как чужака, а скорей всего, с целью проверки, перевели в конную разведку. Однажды мы проводили разведку в лесном массиве. На пересечении двух просек мы встрели группу всадников. Все были одеты в бурки и папахи со звездочками. Но повели они себя как-то странно: не представившись, конникии стали медленно удаляться от нас. И только один подскакал, подоровался и попросил закурить. Немного поговорив с нами,он стал догонять своих товарищей. Как потомственный казак , я обатил внимание, что группа кавалеристов неестественно держится в седлах.  Сказал командиру, что это немцы. Он подня меня на смех, мол, после плена тебе везде немцы мерещатся. Тогда, пришпорив коня, я погнался за ними. Тот который разговаривал с нами, стал стреляться в меня из пистолета, но промахнулся.  Догнав стреляющего, я нанес ему удар тупым концом шашки по затылку. Он упал с коня, бурка свалилась, и мы увидели немецкого офицера в чине капитана, который вез важные документы. За этот случай я был представлен командованием ко второй медали «За отвагу». Потом были затяжные бои как в конном, так и в пешем строю, и однажды во время сильной бомбежки мой конь был убит, а я получил тяжелое ранение и был эвакуирован в г. Москву в больницу им. Боткина. 2 ноября 1943 года я был приглашен в Кремль и получил из рук М.И. Калинина награду.

После выписки из госпиталя меня, как комбайнера, направили в г. Горький на курсы механиков-водителей. По окончании учебы из сех выпусников была сформирована Отдельная танковая бригада, укомплектованная амеиканскими средними танками типа «Шерман». Эти танки отличались от наших Т-34 более мощным вооружением (2 крупнокалиберных пулемета и пушка), экипаж был на одного человека больше. Они имели большую скорость движения и большую толщину лобовой брони, что часто спасало мхаников-водителей от смерти. А вот бездорожья они не любили – вязли в грязи, буксовали, т.к. траки их гусениц были обрезинены для более легкого хода.  Эта бригада воевала в составе 2-го Белорусского фронта. Прошли Польшу, Восточную Пруссию. В ходе боев приходилось терять и машины, и часть экипажа. Как правило, чаще всего выживали механики-водителеи, т.к. они сидели в танке в самом низу и за мощной лобовой броней. Бои были тяжелые. Немцы сопротивлялись отчаянно. Особенно тяжело танкистам было вести уличные бои. Здесь танки без пезоты были очень уязвимы, но и пехатинцам без танков было очень трудно идти вперед. Был такой случай.

В одном польском городке  через небольшую, но глубокую реку стоял каменный мост.немцы его заминировали, а а на противоположном берегу создали мощнуюоборону. Мост не взрывали, т.к. намеревались пропустить через него прорывавшуюся из окружения свою крупную группировку.  Перед нашими пехотинцами была поставлена цель отбить и разминировать мост, и захватить городок. Эту задачу выполнял штрафной батальон. Целые сутки продолжались бои, но все безуспешно. И тогда поступила команда: помочь пехоте. В составе четырех танков мы выдвинулись к мосту. Командир нашей группы по рации дал команду с ходу проскочить мост и подавить огневые точки противника. Мост был узкий. Мое место в колонне было последним. Два танка уже проскочили  на мост,  третий был на середине, а мой только въезжал на мост, и тут немцы в упор прямой наводкой открыли огонь из противотанковых пушек. Били термитными снарядами, которые прожигали танки насквозь. Танки загорелись практически одновременно. Экипажи частично сгорели, частично были расстреляны пулеметчиками. Я успел сдать назад и срятал танк за ближайший дом. Мой командир танка и заряжающий были контужены, т.к. бронебойный снаряд по касательной попал в башню, и я взял командование машиной согласно уставу на себя. Стало темнеть. Обстрел прекратился. Немцы почти беспрерывно освещали мост ракетами. Кто-то постучал в броню. Я выглянул – это был связной. Он сопровоил меня на КП батальона. Там находился комбат и командир разведки. Они мне напомнили, что задачу нужно выполнить любой ценой к утру. Совещались долго. Позже подошли командиры рот и спрошивали, предлагали варианты. Сошлись на одном- пока мост не очистим , от моего танка проку не будет. Мне дали в помощь нескольких солдат. Они притащили длинный трос, ползком подобрались к сгоревшему танку, зацепили его и присоединили к моей машине. Я запустил двигатель, а пехотинцы завязали перестрелку с гитлеровцами. Трос натянулся, и сгоревший танк тронулся с места. Немцы поняли наш маневр и открыли беглый огонь из пушек на шум двигателя, но танк был уже за домом. Постепенно стрельба стихла, мы опять собрались в штабе батальона. Пять спорили, а время шло. И тогда я предложил свой вариант, в котором решающую роль должны сыграть дерзость и внезапность. Майор не очень поверил в эту затею, но другого выхода не было – время на исходе. Среди солдат нашли артиллериста и двух пулеметчиков, т.е.  укомплектовали экипаж. На этих танках были установлены мощные фары, а на башне стоял прожектор. Обговорив действия каждого члена экипажа, мы стали ждать общего сигнала. И вот в небо взлетели две зеленые ракеты. Наши пехотинца открыли ураганный огонь из всех видов оружия по площади за мостом, где были установленны противотанковые пушки, а вдомах засели пулеметчики. Запустив двигатель, я на максимальной скорости влетел на мост, ведя беглый огонь из пушки и двух пулеметов и включив все фары и прожектор. Была глубокая ночь и немцы были ошеломлены таким плотным огнем и ярким светом. Эта заминка и решила исход боя в нашу пользу. Проскочив мост, я резко ушел и оказался у артиллеристов. Они не успели развернуть орудие и были раздавлены. Эта же участь постигла и пулеметное гнездо. А танковая пушка и пулеметы в упор били по противнику., засевшему в домах вокруг площади. Воспользовавшись заминкой, наша пехота броском пересекла мост и закрепилась в ближайших домах. Останавливать танк было нельзя, т.к. в домах засели «фаустышки». Нас бы сразу подожгли. Поэтому мы рванули вперед по главной улице, ведя беспрерывной огонь. У немцев началась паника. Развернувшись в конце городка, мы помчались назад к мосту, но уже по другой улице. И так несколько раз, пока в танке не кончился боекомплект. Потом мы вернулись за мост, но КП батальона перенесли вперед. Стрельба стала стихать. Утром в броню постучал начальник штаба полка,  он записал наши фамилии и сказал, что командир полка написал представления на членов экипажа к орденам,иа со штрафников, который дополнили экипаж, будет снята судимость. После этого мы в количестве одного танка вернулись в расположение своей бригады.

         Война продожалась. Самый дорогой для меня орден я заслужил при освобождении города Маринбурга. Этот городок находился на направлении главного удара. Остатки нашей бригады с марша бросили в атаку. На броне у нас сидели пехотинцы. При въезде в город нас в упор стали расстреливать самоходки противника. Десантники спрыгнули станков и засели в домах. Одним из первых был подожжен мой танк. Кроме меня весь экипаж погиб. Когдв мы шли маршем, у каждого танка сзади были приторочены бочки с соляркой. Вот эти бочки у меня и загорелись. Открыв люк для лучшего обзора , я ворвался вгород. Сзади танка танка гудело пламя. Я носился по улицам, освещая пламенем себе дорогу.  На одной улице налетел на колонну штабных машин. Проутюжил. Дальше подвернулась легковушка с охраной на бронетранспортере. Раздавил обоих. Как потом рассказывали, это немецкий генерал покидал город. На одном перекрестке подлетел с тыла к батарее противотанковых пушек. Вмял их в землю. Останавливаться было нельзя, т.к. танк горел почти весь. Неистерпимо жгло спину. Меня спасло то, что через люк засасывался воздух к двигателям, и огонь меня не доставал. Когда я свернул в одну из улиц, там оказался тупик и колонна танков. Подумал: «Все, отвоевался». Но оказалось, это были наши «ИС» (Иосиф Сталин). Меня выдернули из танка. Кожаная куртка начала гореть. Потушили. Потом госпиталь. За этот эпизод  боя я был представлен к ордену Ленина. Под Берлином получил ранение, и для меня война кончилась. После госпиталя служил в военной комендатуре г. Принцлау, округ Эберсвальде. В 1946г. Написал письмо в Министерство обороны, и через три месяца меня вызвали в Берлин и вручили три ордена: Ленина, Красной звезды и Отечественной войны I степени. Демобилизовался в 1948 году, вернулся в СССР и приехал жить в город Азов.