Боевой путь

Предвоенный призыв. 15 сентября муж моей родной сестры - Федя отвез меня в г. Починок на “сбор пункт” военкомата. Здесь мы сели в товарные вагоны, и поезд тронулся на Смоленск. На день нас разместили в смоленском Доме Железнодорожника, который уцелел до сих пор. Этот дом с колоннами, расположенный недалеко от вокзала Смоленска, всегда напоминает мне те предвоенные дни. Вечером был сформирован эшелон и нам скомандовали: “по-вагонам”. Утром, в конце сентября 1940 г., наш эшелон, с призывниками из Смоленской области, прибыл в г. Псков. После разгрузки и построения мы направились через мост на реке Великой в танковый городок, где формировалась Первая Краснознаменная танковая дивизия. Древний Псков, множество куполов церквей, некоторые разрушены, сняты кресты, величественная и широкая река Великая - вот первые впечатления от военной службы. Проходим через контрольный пункт в военный городок и меня поражает чистота в танковом городке, его совсем новые казармы, столовые, ангары для танков, склады. Нас размещают на трехнедельный карантин в казармах, где мы учим уставы, занимаемся строевой подготовкой, политзанятиями, где нам рассказывают о войне в Европе. Наконец, после помывки в бане нас переодевают в военную форму и отправляют на мандатную комиссию, где распределяют по частям. Меня определили в 1-ый тяжелотанковый полк радистом управления полка. Посыльный представил меня командиру взвода, лейтенанту Кацюба. В кратком собеседовании я рассказал, что окончил среднюю школу с отличием и имел право поступления в высшее учебное заведение без экзаменов. Сообщил, что давно увлекаюсь радио, строил простые радиоприемники, собрался поступать в высшее техническое училище им. Баумана, но был призван, после вышедшего в этом году постановления Совета Министров СССР, которое разрешало окончившим школу десятиклассникам продолжить учебу в институтах только после службы в Красной Армии. Одновременно со мной в г. Смоленске призывались лица в солидном возрасте, которые ранее пользовались отсрочкой: преподаватели, инженерно-технические работники и служащие. Поэтому, комвзвода -лейтенант Кацюба, поручил мне подобрать людей, имеющих отношение к радио. Я пошел в карантин, где размещали вновь прибывших призывников, но таких специалистов не оказалось. Приказом по полку я был назначен начальником радиостанции 5-АК-1, в экипаж которой  вошли также радист рядовой, украинец Рацюк Петро и водитель, казах Шуканов.

В нашей казарме рядом со мной находился и мой школьный учитель Рябенков Георгий Кузьмич, который был зачислен писарем в штаб нашего понтонного батальона. Мы часто вечерами беседовали с ним о старших классах десятилетки и выпускном вечере нашего 10 “а” класса Прудковской средней школы Починковского района Смоленской области, о наших девочках- уже невестах. Вспоминали как зимой, после учебы ходили на лыжах, катались с гор с Полторацкой Аней, Мазмилкиной Надей, Повлюченковой Маней, Степаненко Валентиной. После подъема начинались солдатские будни: зарядка, завтрак, знакомство с радиостанциями в парке. Занятия вели старослужащие сержанты, в основном Ковальчук Саша. В управлении полка было 6 радистов и 3 радиостанции 5-АК-1, две из которых должны были находиться на командном пункте (КП) командира полка, а одна во втором эшелоне. Причем на КП одна радиостанция  должна была держать связь с танками, а вторая с тылом полка, где находилось горючее для танков и боеприпасы. Начальниками радиостанций были - старослужащий сержант Ковальчук, да мы двое только что призванные рядовые - белорус Иван Дроздов и я - Николай Филипенков.

Именно нас двоих в конце октябре направили в батальон связи к командиру батальона - капитану Кравченко и батальонному комиссару Каплуну в школу радистов, называвшуюся сокращенно ШМАС (школа младших специалистов).

В 1940 г. Первая Краснознаменная танковая дивизия только начинала сове формирование из танковых бригад, отдельных батальонов. Были сформированы три танковых полка, артиллерийский полк, понтонный батальон и другие вспомогательные части. Между тем, у немцев уже действовали механизированные корпуса, обеспечившие успех боевых действий во Франции и Чехословакии. Наши прославленные полководцы-кавалеристы не торопились пересесть на танки и выступали все 30-ые годы против создания механизированных корпусов маршалом М.С. Тухачевским, который был расстрелян как “враг  народа” и “немецкий шпион”. Но готовясь к войне невозможно было игнорировать опыт войны с Финляндией и боевых действий Германии, поэтому бригаду готовили к применению новейших танков Т-34 и тяжелых танков КВ (Клим Ворошилов). Однако, в основном бригада была укомплектована старыми тяжелыми танками Т-28 с тремя башнями и слабой броней, средними танками Т-26 и быстроходными танками БТ-7 с бензиновым двигателем и скоростью до 70 км/ч при передвижении по шоссейным дорогам.

Пока шло формирование нашей танковой дивизии мы в школе радистов начали учить азбуку Морзе на слух, отрабатывать передачу на ключе, изучать устройство радиостанции. У нас в радиошколе были радисты - “ассы”, на которых равнялись все остальные. Это, прежде всего, начальник радиостанции РСБ Кутьин Сергей Прокофьевич, который до призыва в Армию плавал по Каспийскому морю радистом рыболовного корабля. Жаль, что будучи в его родном г.Баку в 1958 г. я не нашел его, т.к. не знал точный адрес. В радиошколе мы прилежно совершенствовали свою практику в скорости приема/передачи Морзянки и всюду носили с собой в карманах брюк самодельные телеграфные ключи, а также произносили голосом вслух передаваемые сигналы. Например, заглавная  буква нашей фамилии “Ф” звучала как “ти-ти-та-ти” ( всем она слышалась почти как “тетя Катя”). Изучали мы и схемы приемо-передатчика, а, т.к. я увлекался радиосхемами еще учась в 9-10 классе мне радиодело давалось хорошо, тем более, что я уже собственными руками ремонтировал громкоговорящий приемник в колхозной канцелярии и ставил антенну на высоких деревьях в селе Нивки. Знание практической радиотехники и схем заметили наши преподаватели, старослужащие сержанты. Они даже разрешили мне вести начальные занятия по схемам, устройству радиопередатчика, а сами сидели в классе вместе с курсантами школы. Практическая подготовка радистов была поставлена на высоком уровне, т.к. на радиостанциях 5-АК-1 мы выезжали в ближайшие леса на несколько дней, отрабатывая связь телеграфным ключом на расстоянии 10-15 км в полевых условиях. В конце июня 1941 г. должен был состояться выпуск из школы, но в качестве своей подготовки нам пришлось убедиться уже во время Отечественной войны, когда вплотную столкнулись с немецкими радистами в эфире. Я старательно совершенствовал свою Морзянку и это дало свои результаты на фронте, когда наша группа радистов бригады сдала экзамен на радистов 1-го класса при штабе 42 армии в начале 1942 г. Таких в бригаде было трое: Кутьин Сергей Прокофьевич, Корона Анатолий Павлович и я, Филипенков Николай Васильевич. Другие радисты сдали на II класс. Это Райхман И.И., Ковалев Н.С., Старовойтов А.Ф. Приказом по 42 армии нам было тогда присвоено звание старшин и повышен оклад, который стал 75 рублей.

Накануне войны.  Особенно запомнился день 19 июня 1941г., когда я проводил занятия в летних лагерях со своим третьим взводом в лесу под Лугой куда мы выехали из казарм г.Пскова. Здесь были оборудованы классы и палаточный городок, где мы учились обмениваться радиопередачами ключом и микрофоном. С нами были две переносные коротковолновые радиостанции    6-РПК-1 (под кличкой “РПК натрет бока”). Такая радиостанция носилась на спине как вещмешок.

Около 14 часов в лагере завыла сирена. Тревога! Свертываем радиостанцию, собираемся все вместе и строем идем в расположение части. Смотрю, на железнодорожной станции грузится артиллерийский полк нашей дивизии. Пообедали и ждем приказа. Пошли слухи о немецких перебежчиках, которые говорят, что вот-вот начнется война. Хотя у нас с Германией и есть договор о взаимопомощи и дружбе, но в него среди рядовых солдат мало кто верил, т.к. Германия захватила Австрию, Чехословакию, Польшу и Югославию. Ждем, а время близится уже к вечеру. Спрашиваю у старослужащего сержанта “ скоро ли будет отбой?”. Запомнился его ответ: “товарищ Филипенков, отбоя, по-видимому, не будет”. О войне каждый думал по своему. Большинство верило, что “на вражьей земле мы врага разгромим, малой кровью, могучим ударом”. Лишь некоторые молча думали, что война быстро не закончится, зная как враг силен. Наконец поступила команда: “Свернуть палаточный городок, забрать свои вещи и направиться в свои подразделения”. Я прибыл в полк, доложил лейтенанту Коцюба. Он приказал всем идти на свою радиостанцию и готовиться к погрузке в эшелон, который был уже подан. Шла погрузка танков Т-28, Т-26 нашего полка. Пульмановские вагоны загружают боеприпасами, продовольствием и вот наша очередь грузить радиостанцию. Погрузили ее и привязали проволокой к платформе. Всему личному составу приказано ехать в пульмановских вагонах. Только некоторые экипажи танков были на своих местах у танков на платформах. Тронулись, но, куда?  У окна вагона дежурят призывники, которые знают эти места. Куда же пойдет эшелон, на Север или на Юг? Выезжаем на кольцевую дорогу Ленинграда и вдруг раздаются голоса: “Ребята, мы едем на Север, на Мурманск!”. Некоторые загрустили, другие отнеслись безразлично. Составу дают зеленую улицу, безостановочно трое суток тянут эшелон с тяжелыми танками два паровоза. Кормят через 4-5 часов пути, когда мы выскакиваем из своего пульмана и бежим с котелками к другому вагону, в котором установлена кухня. Повар “насыпает” в котелки и мы бегом обратно. Когда все получили пищу раздается свисток и поезд трогается. Ночью спим, днем смотрим где проезжаем, мелькают железнодорожные станции. Вот 20 августа показался знаменитый Беломорканал. Многие знали, что его строили заключенные гулаговцы, и я с грустью подумал об этих людях. На небольшой станции “Полярный круг” воспользовавшись остановкой состава мы включаем приемник, а по радио в полдень 22 июня выступает Молотов с сообщением о вероломном нападении фашистской Германии. Сразу поступила команда получить боеприпасы. Танковые экипажи получили боекомплект, а нам выдали карабины и патроны к ним.

Бои за Карелию.  Вот и конечная остановка станция Алакурти, которая находится примерно в 50 км. от границы с Финляндией.  Быстро выгружаемся, а танки и машины маскируем в лесу среди низкорослых берез. Рядом река Тунтса-йоки. Недалеко от станции замаскированный аэродром с истребителями “Чайка”. Над сопками идет воздушный бой с их участием. Они по скорости уступают немецкому Мессершмидту-109, но более маневренны и изворотливы. Сбитых самолетов я не видел. В Алакурти танкисты приводят в порядкок боевую технику три дня, а мы готовим радиостанции к работе. Для охраны расположения дивизии мы ходим в наряд. В Карелии в июне был “день” и солнце пряталось за сопки буквально на 30-40 минут в сутки. Ночь мы определяли только тем, что в этот период суток военные переставали ходить и становилось безлюдно, т.к. все, кроме часовых, спали. Как-то один из наших радистов сообщил, что привезли первых военнопленных. Я пошел посмотреть, как в кузове грузовика сидело пятеро немецких солдат. Белобрысые и упитанные “арийцы” о чем-то говорили и даже смеялись. Через три дня после выгрузки из вагонов один из батальонов бригады был направлен на передовую линию в 5-10 км от государственной границы СССР. Пехотная дивизия, которая оборонялась на этом рубеже не позволила фашистам углубиться на нашу территорию дальше чем на 15 км, т.к. кругом была  труднопроходимая для немецкой техники местность. Кругом сопки, а валуны достигали высоты двухэтажного дома и служили надежным прикрытием. Нашу радиостанцию направили на КП полковника Погодина Д.Д. рано утром. КП располагался на господствующей высоте 200 м. На вершине сопки стояли замаскированные броневики Б20. Наша радиостанция держала связь со вторым эшелоном полка и мы временами запрашивали боеприпасы и горючее. С КП прекрасно просматривался передний край. Движение танков, пушечные выстрелы и бегущая пехота были видны невооруженным глазом. Наш полк вел здесь бои до конца июля, сменяя один за другим батальоны на передовой линии фронта. Потери были и в людях и в танках, но они оказались незначительными, т.к. немецко-финские части на этом участке далеко не продвинулись и не смогли прорвать оборону. Между тем на Западном фронте немцы рвались вглубь нашей страны и уже нависла угроза захвата Смоленска, Харькова, Киева, Ленинграда и Москвы. Нам дали приказ свернуть радиостанцию и возвращаться в Алакурти для переброски на другой участок. На железнодорожной станции уже шла погрузка танков на платформы и мы быстро погрузили радиостанцию, укрепив ее проволокой к платформе. Рядом был вагон с тормозной площадкой, на которую я и вскочил, т.к. паравозы были под парами и вот-вот тронут состав. Смотрю в небо, а там уже выстроилась для захода на цель для бомбометания цепочка немецких Юнкерсов 88. Все кто сидел в машинах или еще не успел погрузиться, в том числе и мы, побежали прочь от эшелона к окопам, которые были предусмотрительно вырыты около железнодорожных путей. Зенитки у аэродрома и железнодорожной станции открыли огонь по немецким самолетам. Начали стрелять в воздух и закрепленные на танках пулеметы. Но ведущий Юнкерс уже пошел в пике. Вижу от него отделилась бомба, видимо пятисотка (500 кг). Мы спрятали головы. Раздался оглушительный взрыв, а за ним рев пикирующих бомбардировщиков, бросающих по 2-3 бомбы каждый. Станция окуталась туманом и кто-то крикнул “газы”. Между тем, запаха никакого нет, а за противогазами в эшелон бежать не хочется. Отбомбились и улетели все девять самолетов. Туман рассеивается и оказывается, что немцы отбомбились в голову эшелона и повредили котлы двух паровозов, из которых и вырвался пар, сыгравший роль туманной завесы. Смертельно пострадали два машиниста, их обварило паром из котлов, других потерь не было. Вдоль эшелона с группой военных проходит полковник Погодин Д.Д., громко отдавая приказы. Через несколько минут появляется рота саперов и продвигается в голову эшелона. Они быстро исправляют путь, подгоняют новые паровозы с ближайшей станции и наш эшелон, спустя час, медленно трогается по восстановленному пути среди воронок от разрывов бомб и скрюченных рельсов. Теперь наш путь сопровождают два истребителя, летящих на бреющем полете, охраняя наш эшелон на пути к основной железнодорожной магистрали, по которой мы возвращаемся из Алакурти после месяца боев. За полярным кругом уже холодает, особенно ночью, когда солнце садится за сопки. Снова эшелону открывают “зеленую улицу” на пути к Ленинграду. Ближе к северной столице ночи становятся теплее, все таки только начало августа. В воздухе показались аэростаты, защищающие от налета немецкой авиации. Мы проезжаем Гатчину (тогда Красногвардейск) и продвигаемся в направлении к Эстонии. После трех дней пути разгружаемся на станции Волосово. Несколько танков и бронемашин вместе с нашей радиостанцией направляются на станцию Котлы. Здесь наш командир полка полковник Д.Д.Погодин встретился с командующим Северо-западным фронтом маршалом К.Е.Ворошиловым, который дал задание силами полка держать развилку дорог в районе станции Молосковицы недалеко от г.Кингесеппа.

Оборона Ленинграда. Немцы уже захватили г.Нарву и, по докладу разведки, вошли в г.Кингесепп. Мы с хода заняли оборону в районе квадратной рощи у станции Молословицы. Перекрываем шоссе Кингесепп-Ленинград и шоссейную дорогу вдоль железной дороги на Гатчину. Здесь сражается 1-ая гвардейская дивизия ополчения, сформированная из рабочих Ленинграда. Совсем не оборудованный КП полковника Погодина расположен в 200-300 м от переднего края. Под танком Т-26 отрыт неглубокий окоп, где стоят 3-4 полковых телефона. Рядом стоят еще два танка нач.штаба и комиссара, а также две радиостанции 5-АК-1, Ковальчука и наша. На первой радиостанции был начальник связи полка капитан Крупеников. Третья радиостанция, Дроздова, оставалась во втором эшелоне для приема радиограмм с КП полка.

С восходом августовского солнца завязался бой и над нами засвистели пули, затрещали пулеметы, слышны разрывы снарядов, в ответ бьют наши танки. Впервые услышал как рвутся разрывные пули “дум-дум”. Я открыл дверь, спрыгнул с машины и вижу, что второй радиостанции нет. В тыл ползут бойцы раненые в ноги, идут перевязанные солдаты, горит лес, кругом разрывы и свист пуль. Ползу под танк командира полка. Погодин Д.Д. что-то кричит в трубку телефона. Я несколько выждал и спрашиваю, что делать с радиостанцией. Он же спрашивает: “Где начальник связи Крупенков?” Отвечаю: “Вторая радиостанция ушла”. Полковник приказывает: “Загружайте радиостанцию раненными и выезжайте по лесной дороге к деревне у шоссе”. “Дорогу знаете?” - спрашивает Погодин. “Да, знаю,” - отвечаю я. “Там стоит рота танкистов капитана Козлова,” - добавляет командир. “Понял,”- отвечаю я и ползу назад к радиостанции. У колеса вижу неразорвавшийся снаряд от крупнокалиберного миномета. Идет жестокий бой (как узнал позже против каждого нашего танка было 5 немецких). Мы несем большие потери. Отгоняю радиостанцию и быстро, всем экипажем, грузим в нашу машину примерно 20 раненных солдат. Сам ложусь на крыло машины, Рацюк и Шуканов в кабине и поехали по лесной дороге. Быстро ехать нельзя, раненные стонут и дорога плохая. У нас в карманах гранаты-лимонки и револьверы наготове. Кругом горит лес от разрывов снарядов, по дороге стелется дым. Наконец выезжаем на опушку леса к овсяному полю, за которым в 1,5 км. видна деревня, где под ракитами стоят наши танки. Мы направляемся к деревне прямо по полю. Вдруг вижу, недалеко от нас (300-400 метров) бежит к деревне цепь немецких автоматчиков. Кричу водителю Шуканову: ”Прибавь газу!”. Машина резко набирает скорость и мы быстро удаляемся от автоматчиков, которые уже беспорядочно палят в нашу сторону. В машине стонут раненые, а в мыслях только одно: ”Врешь не возьмешь!” Подъезжаем к деревне, нам на встречу бежит капитан Козлов. Остановились. Он спрашивает: “Где Погодин?”  Отвечаю: “На КП” и сам спрашиваю: “Куда раненных?” Капитан приказывает сдать их в медсанбат. Капитан Козлов направляет 3 танка на КП Погодина.

Проезжаем мимо наших танков и вижу на противоположной стороне шоссе идет погрузка раненных. Мы быстро подъезжаем и перегружаем раненных на машину медсанбата. Возвращаемся к танкам. С прорвавшимися автоматчиками расправляется один из наших танков, стоявший в укрытии на окраине деревни. Танки, направленные на КП Погодина пройти туда не смогли, а вступили в бой с немецкой пехотой уже занявшей эту местность. Если бы мы не поехали на нашей радиостанции через овсяное поле, то оказались бы сейчас уже в окружении немцем. К машине подходит инженер-майор Иванов, ленинградец, прошедший финскую войну. Я говорю ему, что дорогу куда ехать дальше я не знаю. “Я знаю,” - отвечает он и мы вместе выезжаем на шоссе Кингесепп-Ленинград в сторону Ленинграда. В воздухе идут бои, над нами пролетают тяжелые немецкие самолеты. Мы свернули в лес, где встретили много пехотинцев, которые двигались к линии фронта. Видим, как в небе самолеты начинают сбрасывать парашютистов. Пехота стреляет в них, пока десант еще в воздухе. Немецкие десантники отвечает им. Завязывается бой. Мы быстро выезжаем на шоссе к Ленинграду. Проехав 30-40 минут, встречаем 2-ю линию обороны с пехотой в окопах и противотанковой артиллерией. Нас торопят: “Проезжайте быстрее, минируем шоссе!”.

 Вечер застает нас в пути и майор Иванов предлагает переждать ночь в лесу. Снова заезжаем в лес и останавливаемся на ночлег. Тишина. Далеко от нас слышатся редкие выстрелы дальнобойных орудий, после которых в небе над нами шипят пролетающие снаряды. Возможно это береговая артиллерия г.Кронштодта. Разрывов не слышно – значит бьют по тылам немцев. Я сижу у приемника, эфир молчит. Включаю передатчик, вызываю наши танки. Ответил только один, но быстро замолк и более ничего. Глубокой ночью майор Иванов предложил мне, чтобы теперь я отдохнул, а он подежурит. Я уснул на час-другой. Потом он, Рацюк и Шуканов дремали в кабине. С началом рассвета мы снова в пути. Приехали в Тайцы. Оказалось, что это и было место сбора нашего полка. Утром построение. Затем было получено подкрепление: первый батальон капитана Шпиллера получил 20 танков КВ, второй - капитана Антонова - 22 танка Т-26, третий - старший лейтенант Чистяков - 17 легких танков разных марок. Все танки были оправлены в засады на танкоопасные направления, чтобы перекрыть дороги, которые вели к г.Красногвардейску (Гатчине). Мне приказали передавать радиограммы в штаб дивизии. Я их передал и пробыл в Тайцах два дня. Затем было приказано выехать на КП Погодина, который находился на окраине г.Гатчины в лесу около развилки дорог на Тайцы, Ленинград и Пушкин. На КП полка рабочие Ленинграда очень хорошо оборудовали 4 землянки в три наката. Одна землянка была двойной - для командования и штаба. Здесь уже находился зам.нач.связи полка старший лейтенант Кривлев. Перекресток дорог, который оседлал КП сильно обстреливался артиллерией немцев также, как и Гатчина. Поэтому Кривлев приказал немедленно снять радиостанцию и перенести ее в землянку, из которой я держал связь с радиостанцией Ковальчука в Тайцах. Дроздов, во второй землянке, держал связь с танками в засаде. К вечеру, когда мне из штаба принесли 4-5 радиограмм у меня прервалась связь с Тайцами. По ходам сообщения я пошел в землянку полковника Погодина Д.Д.. По пути зашел в землянку Дроздова и сообщил, что у меня нет связи с Тайцами. Он сказал, что связь с танками у него есть и вызвал танк, который ему ответил. Иду дальше в землянку командира полка. Дежурный вызвал старшего лейтенанта Кривлева- зам.нач. связи полка. Я ему доложил, что связи с Тайцами нет и передать радиограммы я не мог. Он говорит, что у Погодина сегодня день рождения (11 августа). “Но доложить то надо!” - говорю я. Он ушел и долго не выходил. Выйдя он приказал: “Поезжайте в Финское Койролово. Только не по ленинградскому шоссе, а через Пушкин. Ленинградское шоссе перерезали немцы. Опасен проезд на Пушкин около железной дороги, там близко немцы. Если встретитесь с немцами, радиостанцию взрывайте и выходите как можете. Радиограммы передайте в штаб”. Мы быстро свернули антенну, приемо-передатчик перенесли в машину и я объяснил Рацюку и Шуканову обстановку. Мы тронулись в путь вооружившись до зубов, в машине у нас было более 20 “лимонок” (гранат Ф-1), у каждого по нагану, карабину или многозарядной винтовке. Подъезжаем к развилке из трех дорог: асфальтированное шоссе на Ленинград, улучшенная дорога на Пушкин, большак на Тайцы. Виден сильный пожар в центре Гатчины. Наступает ночь и дорога на Пушкин еле просматривается. Едем и медленно  приближаемся к опасному участку, где проходит ленинградская железная дорога. Проезжаем железнодорожный мост, удаляясь от Гатчины, над которой полыхает зарево. Кажется проскочили опасность и скорость прибавили. Я сижу рядом с Шукановым в кабине и видим идущую навстречу толпу людей. Кто они? Уменьшаем скорость, ждем как скажут встречные - по русски или по немецки. У нас у каждого при себе по три лимонки и еще целый ящик гранат в радиостанции. С облегчением слышу русскую речь: “Кто идет?” “Мы танкисты” - отвечаю в темноту. Я одет в танковый шлем, куртку, на боку наган, лимонки за поясом. Идем друг другу навстречу и видим нашу пехоту- около 100 человек. Лошади везут нашу знаменитую пушку 45-ку. Командир группы, звания которого по ромбам на петлицах из-за темноты разглядеть нельзя, спрашивает нас: “Где немцы?”. Отвечаю: “Недалеко, километрах в трех-пяти. Зарево над Гатчиной. Немцы около железной дороги, что идет на Ленинград”.  Мы разошлись и продолжили свой путь. Прекрасный рассвет середины августа, тепло, солнечное утро. Уточняю путь по карте. Осматриваюсь и вижу невдалеке, в метрах 200-300, походную кухню. Посылаю Рацюка с котелками на кухню: ”Беги, не откажут!”.  Он тут же собрал котелки и побежал. Принес горячие макароны. Мы плотно позавтракали и в путь. Нашли штаб дивизии, а там была радиостанция РСБ, на которой мне пришлось работать позднее, после ранения. Спросил у радиста Короны А.П., где располагается штаб. Он показал и я зашел в землянку. Доложил о себе вышедшему старшему лейтенанту. Передал радиограммы дежурному. Затем мне сообщили, что наш полк сосредотачивается в Пушкине. Мы выехали в район сосредоточения, когда недалеко от Финского-Койролово раздались разрывы снарядов и пулеметная стрельба, по видимому, шел бой с прорвавшимися через Тайцы немцами, которые перерезали железную дорогу и хотели окружить Гатчину с двух сторон. Тогда прорваться к Гатчине по дорогам им не удалось, т.к. в засадах стояли наши танки КВ, только что полученные с Кировского завода. Мы быстро прибыли в полк в г.Пушкин. Нашли пункт сосредоточения нашего полка. Там же была и вторая радиостанция Ковальчука, которая отступила из Тайц, когда напали немцы, именно поэтому связь с ней была потеряна. Здесь же сосредотачивался штаб 1-го танкового полка и я доложил капитану Крупеникову о нашем прибытии. Здесь же я увидел командира полка Погодина Д.Д.. Штаб размещался в небольшом кирпичном здании у насыпи железной дороги недалеко от Лицея и Александровского дворца. Сидя в радиостанции мы вдруг услышали громкий выстрел и разрыв. Я вышел из машины и вижу, что около пушки 45-ки суетятся три человека в гражданской одежде и бьют прямой наводкой по нашему штабу. Я приказал Шуканову быстро завести машину и проехать под железнодорожным мостом на другую сторону насыпи. Около штаба стояло два танка, мотоциклы, штабной автобус и другие машины. Я не видел, что было дальше, но выстрелы прекратились, а затем нам сказали, что танк раздавил эту группу, говорили, что это были финны. Вслед за нами на другую сторону насыпи переехали остальные машины и штабной автобус. Затем нам было приказано переехать в другое место к церкви недалеко от Лицея. Связь в это время мы ни с кем не держали и можно было отдохнуть. Но над городом кружили немецкие Юнкерсы, бомбили город,  и я предложил своему экипажу пойти в подвал под церковью. Мы вышли из радиостанции, в штабном автобусе раздавался смех девушек-машинисток и солдат. Мы зашли в подвал, где тоже сидели солдаты и три младших лейтенанта. Убежище скупо освещал фитиль из артиллерийской гильзы. Подвал был большой, пустой и неосвещенный. Только мы расположились, как сквозь стены донеслись глухие взрывы  и через несколько минут все стихло. Мы тут же вышли. О, ужас! Нашу колонну разбомбили, но бомбы легли не точно, а около расположения колонны. В результате наша радиостанция 5-АК-1 с деревянными стенками стала похожа на решето. Осколков не сосчитать, аппаратура, мотор автомашины выведены из строя и двигаться сама машина уже не в силах. А у машин и автобуса слышны раздирающие душу предсмертные стоны женщин, мужчин. Если бы мы не ушли в подвал нас ждала бы та же самая участь. Начальника связи полка капитана Крупеникова похоронили там же вблизи от насыпи. Нашу радиостанцию взяли на буксир и потащили в Ленинград в Петропавловскую крепость, где располагались радиоремонтные мастерские. Мы сдали машину, а сами возвратились уже в Ленинград, в район мясокомбината, находящегося рядом с церковью, построенной в честь Чесменской победы русского флота. Я несколько раз ездил в Петропавловскую крепость пока через две недели не получил броневик, в котором была смонтирована радиостанция и маленькая железная печь 40х50 см, которую предстояло топить дровами. Она была малоэффективной, невозможно натопить стальной броневик такой печкой, но отогреть руки, чтобы стучать на ключе, передавая радиограммы, она вполне пригодилась. На нашей радиостанции больше приходилось работать телеграфным ключом, а не микрофоном, т.к. очень часто нужно было держать связь со вторым эшелоном полка или со штабом дивизии. Нужно было перекрывать расстояния значительно большие, чем при связи с танками, которые располагались недалеко от КП полка. Опытные радисты прекрасно поймут, что поддерживать устойчивую радиосвязь на расстоянии десятков километров при работе телеграфным ключом труднее, чем держать связь на близких расстояниях с микрофоном. Поэтому нашему экипажу и дали уже броневик, а не деревянный фургон, который совсем не подходил для работы на КП полка в боевых условиях, где весь командный состав имеет по танку. Тот кто планировал размещение радиостанции 5-АК-1 на автомобиле-фургоне до войны совсем не думал об экипаже и оборонительных сражениях с участием танковой бригады, иначе хорошие радиостанции не были бы разбиты в первых же боях за Ленинград, а сразу же были поставлены на танки.

Итак к сентябрю наш экипаж пересел в броневик и, конечно, это радовало. Все же броня защитит от пуль и осколков. После ухода из г.Пушкина остатки нашего полка были выведены из боя и началась перегруппировка бронетанковых сил в самом Ленинграде. 28 сентября 1941 г. была перерезана железная дорога Ленинград-Москва. Затем немцы в октябре взяли Шлиссельбург (Петрокрепость) и вышли к Финскому заливу около Петродворца. Когда замкнулось кольцо блокады Ленинграда немцы вплотную подошли к городу с Запада. Именно в это время оставшиеся тяжелые танки нашего полка и новые танки с Кировского завода, который оказался в 1-1,5 км от переднего края, были закопаны в капониры у недостроенного Дома Советов в районе Пулкова. Штаб нашего полка находился около Чесменской церкви, а штаб дивизии около завода “Электросила”. Для проведения разведки боем мы часто выезжали на Невскую Дубровку, в Колпино, Рыбацкое. Поздней осенью, когда снабжение Ленинграда ухудшалось с каждым днем, на Невской Дубровке состоялось большое собрание личного состава, на котором командование обратилось к солдатам, артиллеристам и танкистам с вопросом, как переправить танки на плацдарм Невского пятачка. Было сделано два предложения: переправить на понтонах и по дну реки. Решено было сначала попробовать последнее. 25 октября 1941 г. на площадке невского пятачка установили мощные лебедки, а танки привязанные тросами потащили по дну реки Невы. Канаты часто рвались и один танк так и остался на дне, так, что данный способ не пошел. Вариант переправы на понтонах тоже не удался, т.к. немцы простреливали металлические понтоны, их емкости заполнялись водой и танк вместе с понтоном переворачивался и уходил на дно. Оставалось еще одно решение: ждать когда реку Неву скует лед.

В начале 1942 г. была сделана еще одна неудачная попытка отсечь группировку немцев, засевшую в г. Шлиссельбурге, ударом навстречу наступавшей с большой земли второй ударной армии генерала Власова. Мы пытались пробиться ей навстречу из Колпино, но немцы разгадали маневр и, усилив эти участки переброской войск с других направлений, отбросили нас назад. У осажденных больше не было сил для наступления. Голод все сильнее сжимал свою костлявую руку над блокадным городом. Критическое состояние у меня возникло когда ежедневная норма хлеба снизилась до 125 г хлеба или одного солдатского сухаря в 75 г. Когда мы выезжали на передний край давали больше 300 г. Получишь этот хлеб, разрежешь на мелкие кусочки и сушишь на железной печке броневика, чтобы пайка хватило на долго. Если нет такой возможности, то сосешь хлеб прямо как сахар. Каши и первого давали очень мало так, что началось истощение (дистрофия). Пойдешь бывало в баню, которую устраивали редко, и с ужасом трешь свою кожу да кости. Танкисты боялись, что не смогут залезть в башню танка и выбраться из него если подобьют, а у нашего экипажа почти не было сил забраться в свой броневик, хотя это проще. Ели все подряд, вплоть до кожаных ремней и столярного клея. Увеличилась смертность от голода, трупы заворачивали в простыни и везли к Неве. Были созданы отряды по эвакуации трупов, но их было недостаточно, т.к. люди часто падали замертво просто идя по улице. Наконец пришел лютый “Генерал Мороз” и температура снизилась до минус 30-320 С. Замерзла Ладога и прямо по льду была проложена Дорога Жизни. С Дальнего Востока по льду пришло подкрепление мотопехоты. По улицам города продвигались краснощекие, упитанные сибиряки в полушубках, ватных штанах и валенках. Увидел я такую колонну и обрадовался, значит не пропадем!!!. К лету Ленинград стал оживать, увеличились нормы питания. Появилась американская свиная тушенка, хлеба выдавали ежедневно по 200 г белого и 300 г  черного. Мы начали поправляться, молодой организм делает это быстро.

Однако, попытка прорыва блокады ни весной, ни летом 1942г. не получилась, т.к. Вторая Ударная Армия увязла в болотах и затем была разгромлена в окружении. Немцы не решились, развивая успех, взять город Ленинград штурмом. Не хватило им сил даже для того, чтобы полностью отрезать снабжение города с помощью второго кольца блокады вокруг Ленинграда, т.к. Волховский фронт устоял и не позволил немцам соединиться с финнами, замкнув второе кольцо. Разрыв в блокадном кольце составлял всего 60 км, но дорога жизни могла действовать. Остатки Второй ударной армии по дороге жизни были переправлены через Ленинград на Ораниенбаумский пятачок и участвовали в снятии блокады уже в следующем году, соединившись с частями 42-ой армии  в районе Ропши в 1943 г.  Со второй половины 1942 г. создаются новые танковые бригады и отдельные части внутри Ленинграда. Причем, из нашей бригады черпались боевые кадры, составившие основу новых танковых частей. Так из нашего экипажа были взяты радист Рацюк и водитель Шуканов. Начальником радиостанции стал прибывший в бригаду из радиошколы старший сежант Баженов, а я перешел на место радиста. Место водителя занял старослужащий Паутов. Наш обновленный экипаж броневика в августе получил задание обеспечить связью танковую разведку боем. На рассвете 20 августа танки и наш броневик сосредоточились в 200 метрах от окопов переднего края. За нами стояли на прямой наводке совсем новые и хорошо зарекомендовавшие себя противотанковые пушки калибра 76 мм. Без артподготовки в 15-20 метрах над немецкими окопами прошлись наши самолеты штурмовики, расстреливая немцев из пулеметов и бомбя их окопы. Рота танков завязала бой для того, чтобы обнаружить вражеские огневые точки. Немцы начали отвечать огнем, а наш броневик оказался зажатым между выдвинувшимися танками и нашей противотанковой артиллерией.

Первое ранение. Около броневика свистели пули и рвались снаряды. Один из взрывов пришелся на расстоянии метра от броневика, который перевернулся, а весь экипаж был изранен осколками. У меня было ранение правого плеча и правой ягодицы. Баженов был ранен в правое колено, водитель в правое бедро и ягодицу. Мы с трудом выскочили из броневика в окоп, который сами отрыли заранее на глубину 1,5 м. Снова гремели взрывы совсем рядом с окопом.  Сверлила боль в правой руке и ноге, больно даже вдохнуть, во рту земля. Сплюнул кровью и в голове промелькнула мысль: “Отжил Николка”. Баженов и Паутов выглянули из окопа, когда утих артобстрел, и начали звать на помощь. Но санитары не спешили, т.к. поблизости опять рвались снаряды. Наконец утихло, т.к. немцы перенесли огонь глубже на позиции противотанковых пушек, а наши танки пошли к немецким окопам. К нам быстро подбежали санитары. Один из них взвалил меня на плечи и потащил в землянку. Меня начали перевязывать стоя, я потерял сознание от потери крови. После того, как меня положили я снова очнулся, но уже в санитарной машине, которая везла всех нас троих в лазарет нашей бригады. Позже я узнал, что в бою были подбиты и два наших танка Т-26, Разведка боем показала, что на переднем крае нет немецких замаскированных танков, но существует мощная заградительная артиллерия. Санитарная машина привезла нас в лазарет. Нас вынесли на носилках и поставили на пол. Затем, дав по 100г  водки, перенесли на хирургический стол. Запомнил хирурга - майора Запиянцева, который начал обрабатывать раны. Я лежал на животе с осколочным ранением в правое плечо и правый тазобедренный сустав. Чувствовал небольшую болезненность и стук осколков, падающих в железный тазик, куда их бросал хирург. Из плеча мне извлекли 3 или 4 осколка и не помню сколько из бедра и ягодицы, а потом зашили разрезы. Хирург навестил нас в палате и я спросил: “все ли осколки удалены?”. Хирург ответил: “Нет. Если удалять все, то правая рука не будет двигаться”. Я опять опечалился, но потом успокоился тем, что остался жив. Из лазарета нас эвакуировали в госпиталь, который располагался на Лесном проспекте, в бывшей военной Академии связи. Там на первом этаже я пролежал более двух месяцев. Сначала ходил на костылях, затем научился ходить с тростью. На Большую землю наш экипаж не отправили. Интересно, что командование бригады создало специальную группу, которая по госпиталям Ленинграда искала раненных из нашей бригады и потом снова забирала их в строй. Это мудрое решение командования, сохранило много своих “обстрелянных” военных специалистов. На долечивание меня положили в бригадный лазарет, где мне потихоньку удаляли осколки. Здесь я пролежал еще месяц и раны начали закрываться. Заживление шло медленно, т.к. в плече и ноге осталось по два мелких осколка. В лазарете меня навещали земляки - Ковалев Николай Селивестрович и Старовойтов Алексей Фокич. Они были радистами при штабе бригады на радиостанции 5-АК-1.  Приходили и радисты нашего танкового батальона: Ковальчук А.А., Спекторский Леня, Наруцкий и другие знакомые всех не упомню. При разговорах выяснилось, что в бригаде на радиостанции РСБ нужен радист. Спросили мое мнение и я с удовольствием согласился работать на этой замечательной радиостанции, которую кстати поставили в тот самый отремонтированный после боя броневик, в котором нас ранило. Земляки пошли к начальнику связи бригады капитану Мешатину А.И., расхвалили меня, как радиста уже бывшего начальником радиостанции 5-АК-1. Последовал приказ и я стал членом экипажа радиостанции РСБ. Такая же радиостанция РСБ применялась еще полярником Кренкелем, державшим связь с Москвой с Северного Полюса. В экипаж радиостанции входили радист Корона Анатолий Павлович, водитель Крыжановский Миша. Начальник радиостанции Кутьин С.П. был настоящим “радистом ассом”, т.к. имел довоенный опыт работы на рыболовецких судах, плававших по Каспию. Читал морзянку на слух и так хорошо запоминал цифры, что мог записать несколько групп после конца передачи другой радиостанции. В  конце 1942 г. бригада не вела боевых действий, т.к. оборона была устойчивой. Однако во всю велась подготовка к решающей схватке по прорыву блокады. Поэтому начальником связи бригады майором Кравченко были организованы сборы радистов, где разбиралась характерные особенности и общая организация радиосвязи в бою, наступлении. В конце обучения 10 радистов батальонов и управления бригады была проведена сдача экзамена на классность радистов при штабе 42 армии. На 1 класс сдали Кутьин С.П., Корона А.П., Филипенков Н.В. На 2 класс сдали Райхман И.З., Ковалев Н.С., Старовойтов А.Ф. Приказом по 42 армии радистам 1-го класса, в том числе и мне, было присвоено звание старшина.

Прорыв блокады. Подготовленные к прорыву части по льду Невы в январе 1943 г. перешли на левый берег Невы у Шлиссельбурга. По деревянным настилам по льду переправили на левый берег и тяжелые танки КВ и начали очищать территорию около Ладожского озера. Поскольку танки нашей бригады прорывали блокаду, постольку  наша мощная радиостанция вела радиосвязь со штабом фронта, непосредственно с места боев. Мы двигались по лесной местности вслед за пехотой и танками на своем броневике. Немцы оставляли за собой штабеля трупов высотой 3-4 м, сложенных как дрова. Собираясь сделать кладбище они не успели захоронить своих солдат. Трупы были в шинелях, на головах легкие суконные головные уборы, а на ногах вместо валенок “бахилы”, закрученные тряпками. Немцы не были готовы к суровой зиме. По освобожденной территории была проложена железная дорога и деревянный мост через Неву. Первый поезд с продовольствием прибыл на Финский вокзал. После прорыва блокады у Шлиссельбурга было начато наступление на Выборг.  Наш броневик продвигался в танковой колонне среди танков Т-34 так, что  мы сзади и спереди были защищены танками. После прорыва переднего края немцев у р. Сестра, где проходила государственная граница до войны с финнами в 1939 г., на танки  села пехота. Сопротивление со стороны финнов было слабое. Они уходили в лес, обстреливая колонну с тыла и флангов и минируя дорогу. Некоторые танки были подбиты, но колонна стремительно двигалась к Выборгу, который и был вскоре освобожден. Дальше наша колонна с пехотой на борту стала двигаться в направлении Хельсинки. Однако, дорога на столицу Финляндии была сильно укреплена противотанковой артиллерией и наше продвижение было остановлено. После этого начались переговоры в Москве о перемирии, по которому Финляндия вышла из войны. Нашу 123 танковую бригаду снова подчинили 42 армии и началась операция по соединению с Ораниенбаумским пятачком. После мощной артподготовки со стороны Пулкова и Ораниенбаума танки с десантом соединились  в районе Ропши и Руско-Высоцком. Штаб бригады в это время находился в Красном селе. Здесь мы наблюдали зарево первого салюта в Ленинграде 28 января, когда танки нашей бригады занимались ликвидацией вражеской группировки в районе Стрельны. После этой операции бригада стремительно двинулась по дороге на Тарту-Таллин. Для укрепления связи меня пересадили на танк Т-34, который имел радиостанцию и приемник в башне. Затвор пушки танка был снят, а аккумуляторы были помещены под сидением в башне. Немцы оказывали слабое сопротивление нашей танковой колонне, скрываясь в леса. У портового города Пярну мы снова двигались с пехотой на танках. Мы быстро проехали город и поднялись на гору, с которой порт был виден как на ладони. Вдали в море стоял немецкий крейсер, с которого был спущен катер, поплывший к набережной г. Пярну. По катеру был открыт орудийный огонь. Катер загорелся и стал возвращаться к крейсеру.  Пехота спешилась, но танки в бой за город не вступали. Последовала команда по машинам и колонна по дороге вдоль  залива направилась на Цейсис к Риге. Водитель нашего танка свернул с дороги, чтобы обогнать впереди идущие танки, но неожиданно засел в болоте, а колонна ушла дальше. Целую ночь мы бились над тем, как выбраться из болота. Напилили березок, распилили их на метровые палки, которые привязали тросом к гусеницам танка. Из других берез мы сделали настил, но сколько ни ревел мотор мы лишь к утру метр за метром выбрались из болота. Догоняя колонну мы по пути вытащили еще одну Т-34, завязшую в болоте и только около Цейсиса присоединились к колонне. Командир танка отрапортовал и получил нагоняй, но этим все и закончилось, т.к. в это время танки вывели из боя и приказали следовать на железнодорожную станцию для погрузки. Я уже был снова на броневике со своим экипажем. Мы двинулись к центру страны на формирование. Проехали г. Псков, где у железнодорожного полотна был расположен наш танковый городок. Немецкая авиация его полностью уничтожила. Около Москвы наш эшелон направили по кольцевой дороге в Подмосковье и разгрузили в г.Пушкин. Осенью 1944 г. под Пушкиным стали формировать танковые экипажи, которые затем направляли под Челябинск в танковый городок при заводе для получения новых танков. Здесь экипажи танкистов получили новую самоходную установку СУ-100, а мы остались с радиостанцией на своем броневике. Командование бригады осталось на танках Т-34.

Победный год. Нашему соединению присваивается наименование 203-ей Краснознаменной самоходно - артиллерийской танковой бригады. После сколачивания и переподготовки экипажей проводились стрельбы. В феврале 1945 г. мы снова погрузились в эшелон и он двинулся по железной дороге на Юг. Проехали Украину, г. Яссы, Румынию и выгрузились у г.Комарно в Чехословакии. Здесь мы задержались недолго. Получили приказ двигаться ночью к Дунаю. Бригада прделала ночью 80 км. марш от г.Комарно до Дуная и утром следующего дня по понтонному мосту переправилась через Дунай. Продолжаем двигаться дальше к озеру Балатон. Вот мы уже у г.Секешфехервара, где был проведен осмотр техники и отрыты капониры для СУ-100. Наша радиостанция вступила в связь с фронтом,  а затем с батальонами танков. Наконец короткий ночной отдых. На рассвете в районе батальонов слышится частая артиллерийская стрельба. Ясно, что завязался танковый бой. В радиоэфире слышны команды. В броневик входит начальник штаба бригады и я включаю для него динамик громкоговорителя. В это время комбриг садится в свой Т-34 и следует на поле боя. Оказывается немецкие танки пошли в атаку. На рассвете они расстреляли несколько наших СУ-100  прямо на выходе из капонира. Создалось критическое положение, т.к. рядом река Дунай и отступать некуда. И вдруг через час-полтора все затихло. Раздалась команда: “По машинам”. Мы следуем по равнине, где всего час назад шло танковое сражение. Кругом горят, в прямом смысле, танки. Факелами пылают английские “Матильды” и “Валентины”, которые работали на чистом бензине и поступали на вооружение по ленд-лизу. Рядом с ними стоит один подбитый “Тигр” и три Т-34. Чуть дальше валяется развороченная взрывом “Пантера”. Подбитые и увязшие немецкие Т-3 и Т-4 тянутся к горизонту. Ровная степь покрыта подбитыми танками как копнами сена. Их около 500, а может быть и больше. Немцы пытались прорваться к нефтяному источнику фашистской Германии - румынскому городу Плоешти и вновь захватить его танковой контратакой, но у них ничего не получилось. Произошло следующее: Части 1-го мех. корпуса, в который входила наша бригада, замкнули с флангов котел немецкой группировки и фашисты начали бежать, бросая военную технику.

Началось наше продвижение в направлении Вены. Встречая слабое сопротивление немцев наши войска заняли г.Секешфехервар 24 марта 1945 г. 29 марта мы освободили г.Капувар, а 1 апреля - венгерский г.Шапрон. Далле перешли границу Австрии и освободили г.Ванер-Нейштат и Баден. После чего завязались бои на окраине г.Вены. В австрийской столице мы продвигались вместе с пехотой, захватывая квартал за кварталом. Немцы вели сильный огонь из окон зданий, но танки и самоходные установки быстро подавляли огневые точки противника залпами орудий, рядом вели огонь полковые минометы пехоты. Была захвачена большая часть Вены на правом берегу Дуная. В это время немецкие “Тигры”, заправляясь на левой стороне Дуная, затем вступали в бой с нашими танками, переправляясь на правую сторону по мостам через Дунай, которых в Вене очень много. Помню, мы сразу получили для передачи нашим СУ-100 приказ бить по мостам, чтобы лишить немецкие танки возможности заправляться горючим на левой стороне Дуная вне зоны обстрела. На следующий день подошли части 3-го Украинского фронта и за четыре дня Вена была взята. Это произошло 13 апреля 1945 г. После ожесточенных боев нас вывели из боя, а штаб бригады расположился недалеко от Венского леса. В 60 км от Вены наши части встретили американцев. Уже 5 мая жители Вены говорили, что война окончена и дружно кричали “Гитлер капут” - тогда мы впервые услышали о самоубийстве Адольфа Гитлера. Вспоминается день 9 мая, когда я дежурил на броневике и проверял через каждые 3-4 часа связь с фронтом. Мне мои сослуживцы “дали задание” ночью прослушать Москву. Я слушаю в полночь, затем в 2 ч ночи, но никаких сообщений. Поставил будильник на следующий сеанс проверки связи, закрылся в броневике и задремал.  Вдруг слышу выстрелы. По броневику бьют камнями и кричат “проспал Победу”. Открываю броневик и вижу, как люди от радости палят в воздух, кто из чего может, в ночном небе летят осветительные и сигнальные ракеты, везде  слышны громкие крики “Победа, Победа!!!”.  Наконец мы ее дождались!

Начались смотры и после приведения в порядок мат.части стали поговаривать о том, что нас могут послать сражаться в Японию. Слухи подтвердились частично, т.к. капитуляция Японии застала наши эшелоны в пути по Западной Сибири. Так для меня закончилась Великая отечественная война и наступил мир.