На начало войны Прасковье Никифоровне Нόздря, было 10 лет. Совсем ребенком она пережила то, что не каждый взрослый сможет выдержать. «Я войну особенно не видела, зато страдания простых жителей не забуду никогда». И вот спустя почти 70 лет воспоминания о войне все так же не давали ей покоя. Из воспоминаний:
      «Ну, вот 22 июня нам сказали, что объявили войну. Отца еще с самого начала забрали на фронт. А я и один из моих братьев еще дети были и не знали, что такое фронт и что такое война. Просто думали, что это что-то очень страшное, ведь все взрослые плакали. И вот как-то в августе вечером мы с братом бегали по лугу. Смотрим – с соседнего поселка Рагозино  едут немцы на мотоциклах. Один, второй, третий… 
      Спустя неделю немцы полностью обустроились в нашем поселке. Расставили кухни, начали ходить везде, хозяйничать. Не было ничего необычного в том, что кого-то бьют не за что, или вообще убивают. Все наши люди были в страхе. Нам оставалось только прятаться и тихо молиться за жизни. 
      Однажды мой брат Степан возвращался домой после выпаса скота. К нему подошел немец, отобрал кнут и попытался напугать брата, хлыстнув по земле. Удар получился настолько сильным, что Степан остался на всю жизнь глухим на одно ухо. 
      Спустя какое-то время фашисты покинули наше место. Поселок начал оживать: люди перестали прятаться, начали восстанавливать дома, и даже вновь открыли школу. Теперь немцы нас навещали, только если рядом с нашим Зеленым Гаем происходило что-то серьезное. Был как-то случай, что партизаны взорвали железную дорогу в трех километрах от нас. И вот тут-то немцы уже как налетели! Ищут партизан – не могут найти. Тогда фашисты начали допрашивать каждого нашего жителя. Никто не говорил, где партизаны, ведь на самом деле у нас их и не было. После того, как гитлеровцы допросили последнего человека, они решили собрать всех жителей поселка и расстрелять. И вот они уже ведут нас, всех тех, кто не успел спрятаться в свои погреба. Ведут ко рву прикладом в спину. Люди плачут, спотыкаются, падают… Нас завели в ров, и уже подняли свое оружие, чтобы начать расстреливать, но тут за нас вступился председатель поселка. Он и на коленях стоял, и плакал – умолял фашистов не расстреливать ни в чем не повинных людей. И почему-то немцы сжалились и только ранили нескольких человек, но никого не застрелили.

      Шло время, мой брат Гриша ушел в партизаны под Беларусь, сестра Маруся уехала в Жиздру (Калужская область) работать медсестрой, отец все еще не вернулся с фронта, а мы с мамой, Анной Карповной, и братом Степаном сидели дома и ждали возвращения близких.
      Вскоре Жиздру разбомбили, и сестра вернулась домой. Так мы и жили вчетвером. Но все знали, что теперь мы партизанская семья, что если и можно было довериться кому-то в поселке, то только нам. Поэтому никому из нашей семьи сидеть сложа руки не приходилось. Марусе пришло донесение, что необходимо доставить какую-то посылку в Стригово, недалеко от Бреста. Она должна была вернуться через неделю, но ее все не было и не было. Мы были уверены, что всё – её забрали и расстреляли. Но спустя месяц она вернулась домой. Целая и невредимая! Оказалось, что она попала под подозрение, и её уже собирались расстрелять, но она чудом сбежала.

Но больше всего мне запомнился вот какой случай. Необходимо было доставить донесение начальнику почты в соседний поселок Чернецкая Коста. Конечно же, обратились за помощью к нашей семье. Мама сначала хотела отказаться от
этого задания, ведь нужно было пройти по территории, где полно немцев. Но война есть война – каждый понимал, что не рискуя своей жизнью, жизнью родных и близких победы не добьешься. Решили отправить меня, маленькую безобидную девочку двенадцати лет, ведь сестра уже взрослая, а брат хоть и больше меня всего на два года, но он выглядел намного старше своих лет, поэтому им идти опасно – будет очень много подозрений. Матери идти тоже нельзя, ведь была велика вероятность оставить детей на произвол судьбы совсем одних. 
      И вот собираюсь я в дорогу. Донесение мне вплели в косу – не в руках же его нести. Было очень боязно выронить его по дороге, ведь помимо того, что я просто не выполню задание, это донесение еще и в чужие руки попасть сможет. Так я решила пойти по безлюдной местности. Говорю: «Пойду лугом». Но мне запретили этого делать, потому что так меня точно бы заметили и забрали. Пришлось идти селом. По селу ведь все ходят, и дети в школу постоянно бегают, поэтому у немцев никаких подозрений быть не должно.
      Еще одна проблема состояла в том, что прийти было нужно ровно к тому времени, когда начнут разносить почту. Но почту всегда разносили в разное время. Поэтому я решила прибыть на место приблизительно в 12 часов дня.
Идти до поселка километров пять, и, чтобы успеть к полудню, я вышла из дома в 9 утра, надев сумку с книжками через плечо – я же ведь «в школу на учебу бегу»!
      Сколько нервов я потратила в тот день! Вот немец идет навстречу, а меня всю колотит. А мне еще все говорили перед отправкой: «Ты только не бойся, иди спокойно, потому что если ты будешь волноваться, то тебя заподозрят». А я от этих мыслей еще больше бояться начинаю. Но сама внутри ужасно дрожу, а так вида не подаю.
      Шла быстрым шагом, в итоге пришла к одиннадцати. Оказалось, что очень даже вовремя – как раз тогда люди собирались уходить разносить почту. Передала я донесение, а дальше связисты его направили в Чопово. Меня похвалили, и со спокойной душой побежала я обратно домой.
      1943 год. Немцы начали отступать. Поэтому для нас это время стало одним из самых жестких. Ведь, уходя, фашисты уже никого не щадили. Каким-то чудом в последнюю минуту нас передумали расстреливать. Но, все-таки, имущество они не стали так же щадить как нас. Они сжигали все на своем пути. Весь домашний скот загнали в сарай на колхозный двор, который находился прямо за нашим домом. Закрыли всё на засов и подожгли. Сарай загорелся, а наш сосед Павел испугался и побежал прятаться в конопляное поле. Его заметили немцы, подстрелили ногу, чтобы он больше не убежал, а затем схватили и живьем бросили в огонь. Не передать словами, как орал Павел, как ревели лошади и коровы, как горящие доски сарая падали на пока еще живых животных.
      Кто-то подбежал и открыл дверь. Благодаря этому несколько лошадей смогли выскочить. Одна лошадь забежала к нам в сад. У неё был настолько обгоревшие бок, спина и голова, что были видны кости. Мы приютили ее у себя, хотя у самих-то и дома теперь не было – его сожгли так же, как и сожгли все остальные дома.
      Немцы окончательно ушли, а нам пришлось начинать всю жизнь с чистого листа. Степан все свое время проводил с лошадью, которую назвал Горелая. Через пару месяцев он ее вылечил. Казалось, что не только лошадь, но и все вокруг шло на поправку. Однако беда, как обычно это бывает, пришла оттуда, откуда ее не ждали. Сослуживцы моего папы прислали нам письмо, о том, что он сильно болел и 24 декабря 1943 года он умер. Так, на 47 году ушел из жизни Нόздря Никифор Ефимович. Как мы потом узнали, он был похоронен под Витебском.