Боевой путь

Войну Николай Павлович встретил там же, в Москве, на крыше дома, 16-летним подростком. Он описал это в своих воспоминаниях:

 "Я хорошо помню, когда перед первым налетом на Москву была объявлена воздушная тревога. Вой сирен был звонкий и, я бы сказал, страшный. Под вой сирен все жильцы жилого дома МИДа спустились в подвальное помещение, как я помню, оно выглядело как настоящее бомбоубежище. Все сидели и ждали, вот-вот начнут рваться бомбы, а к рассвету объявили отбой воздушной тревоги. Утром по московскому радио было объявлено, что воздушная тревога была учебной. Буквально через неделю с началом темноты завыли сирены, а по радио объявили воздушную тревогу. Мы думали, что это опять учебная тревога, и решили не спускаться вниз, а остались на седьмом этаже дома наблюдать. Всматривались в темноту, на лестничной клетке было окно, которое выходило в сторону улицы Кузнецкий Мост. Небо было чистое, сверкали звезды, мы  всматривались в темноту, в ту сторону, где за горизонт село солнце. Стояла, я бы сказал, страшная и жуткая тишина, и это в центре Москвы! Но вот на горизонте засверкали вспышки, как будто там идёт гроза, но звука нет. Через некоторое время вдали в небе появились тонкие нити лучей прожекторов и уже доносились до нас звуки орудийных залпов зенитных орудий. Мы поняли, фашистские самолеты летят бомбить Москву и наша зенитная артиллерия ведет заградительный огонь. Войны мы не видели, но слышали по радио и читали в газетах, как наши войска ведут упорные и тяжелые бои на фронтах. Вот и мы видим и чувствуем, война дошла и до Москвы. Мы надеялись, что наша зенитная артиллерия остановит фашистские самолеты но... Но они все ближе и ближе летят к центру Москвы, это можно было определить по разрывам зенитных снарядов, это значит, самолеты над Москвой. Но звук летящего самолета пока до нас не доходит. Мы потом узнали, самолеты летят бомбить на большой высоте.

  В своих воспоминаниях я опишу всё, что видел и пережил в молодые годы. Вот сейчас прошло уже много лет, которые отделяют нас от трагических дней 1941 года. И неужели это было в центре Москвы? Мы сидим на чердаке дома, вглядываясь в темноту, напрягая зрение только для того, чтобы определить, откуда ждать нападения фашистских самолетов. В стороне, где находился железнодорожный Киевский вокзал, были слышны разрывы бомб, при взрыве освещалась часть неба. Это был первый налет на столицу в ночь на 22 июля 1941 года, в нем участвовало, как сейчас считают, 250 вражеских самолетов. Налет продолжался пять часов. Лучи прожекторов бороздили московское небо. Мы видели, как наша зенитная артиллерия вела интенсивный огонь и снаряды взрывались в небе как раз над Киевским вокзалом. Тут наше геройство кончилось, и мы как по команде, а нас было трое, побежали вниз, в убежище, и вот на полпути раздался оглушительный взрыв, где-то совсем рядом упала бомба. Представьте, в полной темноте бежать вниз по ступенькам с крыши 7-го этажа нашего дома! Когда бежали, мы держались за перила не отрывая от них рук. Всю ночь наш дом периодически содрогался от разрывов бомб. Сидя в убежище, все, кто там находился, сильно переживали, настроение у всех было подавленное, очень мало говорили между собой, а больше молчали, ведь это был первый налет."

В октябре 1941 года МИД эвакуировали из Москвы в г.Куйбышев, и оттуда Николай Павлович был призван в Красную Армию и отправлен в военное училище артиллеристов.

"...Никакой раскачки, приступили к учебе. Шла осень 1942 года, учили нас всему тому, что будет необходимо нам на фронте. Проводились так называемые марш-броски с полной выкладкой. Вспоминаю, что мне вначале как-то нравились эти мероприятия, представляете, подается команда «тревога!», этот сигнал возвещает что-то тревожное. Эту команду курсанты должны выполнить быстро и четко. Первое, что ты делаешь, бежишь к пирамиде брать свой карабин, противогаз и быстро встаешь в строй... Если эта команда застигала тебя в постели, тут возникают особые трудности, а именно – надо быстро одеться, намотать обмотки и встать в строй, а тут как всегда голенища не слушаются. Каждому курсанту в руки дают несколько обойм боевых патронов, которые укладываем в патронташ, и сухой паек. В это время мы себя чувствовали настоящими бойцами. Перед строем зачитывают приказ, и, как всегда, это делает командир батареи."

  "...Весь учебный период пришелся на холодное время зимы. Половина учебных занятий проходила в артиллерийском парке, на открытом воздухе, где изучали огневую подготовку по стрельбе из орудий прямой наводкой по танкам и огневым точкам. Половину дня занимались в классах, где изучали и осваивали теорию артиллерийской стрельбы. Много времени уделяли изучению тактики. Практические занятия проводились так же на местности, в поле. Мы изучали два орудия 45-мм, мы ее называли «сорокопятка» и 76-мм ЗИС-3, так называли дивизионное орудие. Это орудие было основой наших артиллерийских полков в стрелковой дивизии. Оно служило для ведения огня с закрытой огневой позиции для поддержки нашей славной пехоты, а также для ведения огня прямой наводкой по танкам и огневым точкам. 45-мм орудие – маленькое и в освоении его сложности не было. Это орудие в первый год войны было грозным, хотя и было небольшое, стреляла пушка точно и подбивала танки. Батарея 45-мм орудий входила в состав стрелкового полка. В апреле 1943 года я окончил училище и мне было присвоено звание «лейтенант». В это время в армии были введены новые офицерские знаки различия, нам вручили погоны, но звездочек к ним нам не дали. Нам пришлось самим вырезать из консервных банок эти звездочки.  Будучи на фронте, когда мы стояли в обороне под городом Витебском, эти самодельные звездочки заменил на другие, сделанные мною из гильзы немецкой ракеты, вид у них был другой и они не ржавели. С этими звездочками на погонах так и проходил до конца войны."

По окончании 1-го Пензенского военного училища группа молодых офицеров, среди которых был и Николай Павлович, получила назначение на Воронежский фронт.

"В штабе армии мы получили назначение в 23-й стрелковый корпус, в 204-ю стрелковую дивизию, которая находилась в городе Суджа. Итак, с этого дня началась моя служба во фронтовой дивизии. Я стал служить в дивизионной артиллерии с 76-мм орудием. Я столкнулся в своей жизни с тем, чего не ожидал, – это  с лошадью. В училище нас настраивали и говорили, что нам придется встретиться на фронте и с конной тягой. В детстве я никогда не ездил на лошадях в седле, и без седла, и даже на телегах. Мое детство прошло в центре Москвы. В это время по улицам Москвы довольно много ездило повозок с лошадьми, а вот лошадей под седлом я не видел. А тут на тебе... Пять лошадей, два «корня», две «унос» – так мы их назвали, одна моя «ездовая». Чтобы прицепить орудие для транспортировки, нужен передок с длинным дышлом, к которому впрягали двоих коренников, впереди их – еще две лошади (унос). Мне, молодому лейтенанту, пришлось познавать и учиться всему, что связано с лошадьми и обращению с ними. Как я писал ранее, я не был готов к этому, тем более командовать лошадьми. У каждого ездового было по две лошади. Один ездовой у меня был по национальности казах, другой – башкир, они любили лошадей и умело за ними ухаживали, а в боях они их оберегали. В будущих боях я пойму, какую большую роль играет лошадь в войсках – основной вид транспорта на подвозке боеприпасов, продовольствия, а кухни возили только лошади. "

В своих воспоминаниях Николай Павлович описал всю свою фронтовую жизнь за последующие два года боёв. Сначала он был командиром огневого взвода, второй год был уже командиром взвода управления.

"...В направлении г. Белгород был слышен сильный гул и грохот – это было днем, а с наступлением темноты в небе над горизонтом было видно зарево от пожаров. Мы все поняли, что там идет бой. На следующий день среди населения пошли различные слухи... Они были под оккупацией и понимали, чем это им грозит. Город Суджа находился в глубине Курской дуги. Всех офицеров дивизиона вызвали в штаб и там кратко объяснили обстановку, поставили задачу на подготовку к маршу. Дивизии приказано маршем двинуться в направлении г. Белгород. Командир дивизиона нам сказал, что немцы перешли в наступление и это все, что ему было сказано в штабе полка. Это было 6 июля 1943 г."

"...Наблюдая в бинокль, видел, как рвались снаряды там, где шли танки, а вот где наш снаряд разорвался? Определить невозможно. Помню, где шли танки, вели огонь многие батареи различного калибра, это можно было видеть по разрывам снарядов. Огонь вели осколочными снарядами для поражения пехоты. Дальность стрельбы по прицелу 80 – это будет 4 км. Хочу подчеркнуть: как раз на этом рубеже и был остановлен противник. Наши стрелковые части временно перешли к обороне. И с этого рубежа наши части пойдут в наступление."

"... Наступали сумерки, а мы должны успеть за оставшееся светлое время подготовиться к ведению огня в ночных условиях. А это не так просто – вести огонь по целям ночью, и тут надо решать задачи, с которыми я тоже впервые встречаюсь на фронте, в боевой обстановке на огневой позиции, а не на занятиях.

Почему я хочу вспомнить об этом эпизоде? Впервые в моей фронтовой жизни я начал воевать и стрелять по врагу. Первые выстрелы были прямой наводкой, я наводил по цели (по танкам), а теперь с закрытой ОП, да еще в ночных условиях! Совсем другая методика ведения стрельбы: никакой цели в орудийный прицел не видишь, а огонь по целям ведешь. Сзади огневой позиции стояли несколько жилых домов, примерно в 300-400 метрах. Я взял с собой двух солдат и фонарь для ТН (точки наводки) и пошли к ближнему дому, залезли на крышу и на чердаке установили фонарь ТН так, чтобы свет был хорошо виден. Солдат оставил, а сам ушел на батарею. У меня это первая огневая позиция для ночной стрельбы. Это первая подготовка орудия (взвода) к стрельбе ночью. Сама подготовка велась в темноте: закрепить орудие, подготовить снаряды. Надо было направить орудие на основное направление при помощи ночной точки наводки, которою мы установили на крыше дома.

Поступила первая команда с НП (примерно так): «Основное направление: Левее 0-10, прицел 90...» (точно не помню). Командовал взводом и вспоминал, чему меня учили в училище. Вы думаете, так легко и просто выработать твердый командирский язык? Представляете, мне 18 лет, а я должен командовать солдатами, которым по 30, 40, 50 лет. Вот попробуйте покомандовать ими, и правильно командовать! В ту ночь нам пришлось несколько раз открывать огонь по целям..."

Враг был остановлен на Курской дуге и Николай Павлович вместе с другими воинами Советской Армии обеспечивал эту победу.

"...Подъехали со стороны оврага к деревне Малиновка. От деревни осталось несколько хат, хоть на карте была обозначена деревня Малиновка. Командир батареи показал мне, где надо поставить орудия, и показал направление, откуда можно ждать появления немецких танков, а сам ушел на наблюдательный пункт. Я свое орудие поставил в огороде около дома. Хата была крайняя, рядом проходила дорога  в сторону противника. Лошадей своих отправил в овраг, за деревню. Орудие подготовили к стрельбе, бронебойные снаряды тоже подготовили к стрельбе, уложив их на ящики. Воздух насыщен гарью от пожаров, в деревне догорали постройки и дома. В небе периодически появлялись немецкие самолеты Ю-88, которые пикировали и сбрасывали бомбы на наши позиции. На огневой позиции по обе стороны от орудия были выкопаны укрытия."

"...Вспоминаю очередной эпизод. Нам было приказано занять другую огневую позицию для стрельбы прямой наводкой по танкам. Как мы выезжали на огневую позицию, это был настоящий кошмар! В воздухе над нами ревели самолеты, низко над землей летели наши Илы. Со стороны немцев летели Ю-87 и бомбили наши позиции. Земля гудела от разрывов бомб, снарядов и мин. Кругом пожары, от которых воздух превратился в темный смрад."

"...Командир батареи показал место, где надо поставить орудие, и показал рукой, откуда надо ждать немецкие танки. Орудие к бою быстро подготовили. Итак, орудие стоит на огневой позиции, а сзади стоят лошади с орудийным передком и ездовые, которые держат лошадей за уздечки. Кругом открытая местность. Встал вопрос, как и где укрыть лошадей, а их у нас восемь. Старший офицер батареи приказал всем ездовым отвести лошадей назад, а их у нас 16, и найти там укрытие, а где? Я не представляю, где они могли укрыть лошадей от снарядов и мин, которые рвались кругом. Вокруг – ровное поле, а далеко отводить лошадей нельзя. Отвели их назад в пределах  видимости, около них стояли ездовые, держа их за уздечки. Помню, впереди нашей огневой позиции в низине была деревня, а за деревней был уклон и возвышение, вот там были позиции немцев. Деревня была наша, там была наша пехота. Мы видели на окраине в деревне нашу пехоту, наши танки. Командир батареи объяснил нам обстановку: к окраине деревни со стороны противника двигаются немецкие танки. Наша пехота и танки ведут в этом районе упорные бои, там идет сплошная пулеметная и автоматная стрельба, это было видно по трассам, которые хаотически разлетались во все стороны. Наших орудий в деревне не было, но танки, которые стояли на окраине, вели огонь, это было видно по трассам снарядов, которые рикошетом от земли взлетали кверху и в разные стороны летели в сторону немцев, а немецкие снаряды, выпущенные по нашим позициям, летели в нашу сторону. За деревней, на окраине ее, шел танковый бой. Наша задача была такова: если немцы заставят нашу пехоту и танки отходить, то мы должны встретить противника огнем из наших орудий. Мы все находились около орудий и смотрели в сторону деревни, где шел бой, и ждали... Наши штурмовики ИЛы бомбили и обстреливали позиции немцев."

"...Я не помню названия населенного пункта, перед которым мы стояли. На этом рубеже бои вели части нашей 204-й СД. Противник был остановлен, и с этого рубежа наша дивизия пойдет в наступление и с боями будет освобождать оставленные ранее позиции. Это отражено в книге «Курская битва». С огневой позиции мы снялись и двинулись вслед за пехотой. Это была последняя огневая позиция на курской земле, где я ставил орудие для стрельбы прямой наводкой по танкам."

"...И вот мы ехали на другую огневую позицию по дороге, и видим – справа, недалеко от дороги стоят наши орудия, стволы направлены в сторону противника. Мы остановились и смотрим, как же так, почему они оказались здесь? Подошли ближе: на огневой позиции стоит наша батарея из четырех 76-мм орудий ЗИС-3, как моя. Мы увидели страшную картину: орудийные расчеты вели тяжелый бой до последнего и полегли смертью храбрых около своих орудий. Тут же около орудий лежали готовые к стрельбе снаряды. Как артиллеристы мы обратили внимание на стоящие на огневой позиции орудия, они были не повреждены, орудийные затворы и панорамы были на месте. Недалеко стоял подбитый немецкий танк, и почему-то позади батареи. Я был в то время молод, и не разбирался, почему так получилось, что вся батарея погибла. Старшие офицеры и бывалые воины рассудили так: батарея стояла на закрытой огневой позиции, противник, видимо, напал внезапно с тыльной стороны, и батарея не успела развернуть орудия, чтобы открыть огонь по танкам прямой наводкой. Немцы не успели уничтожить и даже как-то повредить орудия. Картина ужасная и смотреть на все это было страшно и обидно. Жалко наших солдат, которые отдали свои жизни в боях здесь, на Белгородской земле. В районе населенного пункта Новоселки стрелковые части нашей дивизии вели бои с фашистами и под натиском наших частей противник отступал, а мы перемещались с одной ОП, занимали другую, поддерживая пехоту огнем. Мы ехали по полю, где был танковый бой, можно сказать, танковое сражение. По всему полю, что видит глаз, слева и справа от дороги стояли подбитые танки. И вот когда мы стали проезжать мимо группы стоящих около дороги танков, мы остановились. Прошло столько лет, а мне помнится, как я впервые на фронте увидел фашистские танки, осматривал их и трогал броню руками... Подошли к первому танку это был Т-V «Пантера», а дальше стоял Т-VI «Тигр», тут стояли и наши танки Т-34, СУ-85, С-76 и один танк «И. Сталин», который выделялся из всех орудием 122 мм. Танки все подбитые, сгоревшие, у некоторых распущены гусеницы. В стороне поля стояло самоходное орудие «Фердинанд». Танки стояли по всему полю так, что не поймешь, какой танк куда и откуда наступал. Между танками и около танков лежали убитые танкисты – и немцы, и наши, а один немец лежал прямо на люке танка. Который день эти трупы лежат под палящим солнцем?..."

"...Батарея занимала ОП на окраине поля, по которому утром мы проходили, где стояли подбитые танки... Своим артиллерийским огнем мы поддерживали нашу пехоту, которая продолжала продвигаться, встречая упорное сопротивление врага. Это было в районе поселка Верхопенье. Пришла неожиданная для нас новость: только что мы прекратили вести огонь, как с НП командир батареи нам сообщил, что нашу дивизию вывели из боя, объяснил обстановку и приказал «отбой». Мы привели орудие в походное положение, все снаряды, которые были подготовлены к стрельбе, приказано было уложить в ящики. Вызвали своих ездовых с лошадьми, подсоединили орудие к передкам. Командир батареи прибыл с НП и батарея выдвинулась на дорогу, там уже стояли другие батареи нашего дивизиона.

"...Начало августа 1943 года. Наша 204-я стрелковая дивизия  вошла в состав 43-й армии, которая занимала линию обороны в районе города Демидова на севере Смоленской области. Прибыли на смоленскую землю, все части дивизии расположились в лесном массиве. Лес нам помогал в устройстве и нас обогревал. Непривычная обстановка после Курской природы, но и тут тоже надо устраиваться и жить фронтовой жизнью. В лесу оборудовали палатки, собранные из солдатских плащпалаток, это укрытие было только от дождей и на ночлег. Погода в эти дни была дождливая и сырая, почва пропитана влагой, ни сесть ни лечь..."

"...Первый бой на Смоленской земле мне запомнился хорошо. Наша дивизия вступила в бой около деревни Колошки, пехота окопалась, а мы заняли огневую позицию метров в 200 за ней и вели огонь по целям прямой наводкой, поддерживая пехоту. Местная земля такая: кругом леса и леса, и болотистые земли, которых не обойти. В это время часто шли дожди, дороги были разбиты сначала немцами, когда они отступали, а после и нашими войсками..."

После Курской Дуги Николай Павлович участвовал в боях за освобождение Белоруссии.

"...Наша 204-я дивизия (СД), в которой я воевал, входила в 60-й стрелковый корпус 43-й армии. Участовали в боях на 3-м Белорусском фронте, на 1-м Прибалтийском. В районе города Лиозно наша дивизия наступала в направлении г. Витебск. По пути, где мы вели бои, освобождая нашу землю от врага, почти все деревни были сожжены. Помню, читаешь карту местности, там обозначена деревня с названием, а на месте деревни стоят только русские печки сгоревших домов."

"...Где-то в начале ноября наши войска перешли к обороне. Наша батарея вела огонь по позициям противника на переднем крае, вели огонь на подавление огневых средств противника и в тылу. Как-то вечером, уже совсем стемнело, звонит командир батареи и говорит: «Возьми с собой для сопровождения солдата и приходи на НП, нам надо определить, где поставить орудие». Ночь, снежная метель, мороз... НП находился там, где и ком.роты. Рота занимала оборону на возвышенной местности. За эту сопку постоянно велись бои, немцы хотели ее захватить, потому что с этой сопки хорошо просматривалась впереди лежащая местность. Про эту сопку я слышал, раньше ее окрестили «сопкой смерти». Почему? На этой сопке постоянно велись бои, и много наших солдат погибло. Подходим к сопке, где проходили траншеи нашей пехоты. Ракеты, взлетая, освещают местность, в эти мгновения можно увидеть, что вся сопка изрыта воронками от снарядов. Что делать? Командир батареи и ком.роты решали, где поставить орудие на прямую наводку. Кругом голое место, и они решили орудие не ставить. Сколько я пережил и передумал в этот момент! "

"...Не забуду, когда я ходил в тыл на батарею, видел то слева, то справа от тропинки трупы, занесенные снегом, а кое-где видны были  руки. Особенно неприятно на это смотреть, когда землю освещает лунный свет. Идешь один – картина жуткая. Помню, мимо нас по оврагу в сторону наших траншей проходили наши снайперы в маскхалатах..."

"...В конце марта 1944 года по приказу командования меня перевели из 7-й батареи в 8-ю Гаубичную 122-мм батарею на должность командира взвода управления. С этого дня у меня будут другие обязанности как командира взвода управления батареи. В подчинении у меня будут отделение связи и отделение разведки. Задачи мои – вести разведку с наблюдательного пункта, устанавливать телефонную связь ОП–НП, выдвигаться на передовой НП для установки целей противника, также держать контакт с командиром стрелковой роты батальона, которую поддерживает наша батарея."

"...Прибыл на НП, меня встретил ком.батареи и мы с ним о многом говорили, а самое главное, о предстоящем наступлении на нашем фронте. Все мы чувствовали, наступила весна, и ждали – вот-вот должны наши войска перейти от обороны к наступлению. Но когда? На НП я наблюдал в стереотрубу за противником на переднем крае и все, что видел, я записывал в разведжурнал.

Например: Ориентир № 3, в направлении отдельного стоящего дома проехала машина. Ориентир № 7, правее 0-20 обнаружен дот, там же обнаружено движение людей. Хорошо просматривалась нейтральная полоса, на которой лежали несколько трупов в белых маскхалатах. Снег прикрывал всю зиму, а вот весной все обнаружилось: или наши, или немец, об этом мы между собой говорили, но кто это – неизвестно.

Так как я в детстве любил рисовать, решил зарисовать весь передний край. Рисовал по секторам, где обозначил оборону противника и обнаруженные цели. На всей просматриваемой местности на всю глубину были обозначены и зарисованы ориентиры, которые были нанесены на схеме и карте. Наблюдая в стереотрубу можно все видеть и спокойно рисовать. Рисовал цветными карандашами, 7777 – немецкими. Я честно скажу, не у каждого, кто был на фронте, была возможность видеть и наблюдать за противником, за его действиями и передвижениями. Даже можно было наблюдать за отдельным солдатом и видеть, что он делает, как дрова колет или ведра несет. И вообще, смотреть на местность, где находился противник, а земля-то наша! Я же постоянно находился на НП, моя обязанность была: все что видел и обнаружил – должен фиксировать и записывать в разведжурнал. Получилась развернутая панорама переднего края, видимая с нашего НП. Листы бумаги склеил и получился целый лист в длину 120 см, в ширину 200. Когда наше НП посещали другие офицеры из штаба дивизиона, они были удивлены, как я сумел так все нарисовать? Когда мы пошли в наступление, панораму, которая висела в блиндаже, мне пришлось оставить (если бы я знал, что останусь жив, я бы ее снял и взял с собой на память, но...)."

"...Проходы в немецкой обороне проделали ночью наши саперы. Вы представьте, ночью, вблизи немецких траншей они обезвредили мины, кроме этого они проделали проходы в проволочных заграждениях – какой риск! Пехота перешла немецкие траншеи, продвигалась в глубь немецкой обороны, там вела бой, это слышно было по стрельбе. Когда я переходил немецкую траншею, бегло смотрел вокруг и обратил внимание на те места на местности за траншеей, которые я обозначал на своей панораме.  Представляете, всю зиму и весну в обороне я наблюдал за этой местностью, а теперь вижу своими глазами и сравниваю. На второй линии обороны противник нашу пехоту остановил. Завязались короткие бои, сопротивление противника было сломлено, и наша дивизия с боями повела наступление в направлении городов Глубокое, Башинковичи, Лепель, Постови, встречая на своем пути упорное сопротивление противника. С этого времени началось освобождение Белоруссии, г. Витебск был в окружении. Мы знали, что наши части двух фронтов соединились и замкнули кольцо, и г. Витебск был окружен."

"...Еще о Белоруссии. Мне очень редко приходилось встречаться с местными жителями при освобождении, так как моя фронтовая жизнь была связана с передовой и местного населения около передовой, как правило, не было. Все местные жители уходили в лес и там скрывались от боевых действий. Только когда передовая полоса фронта с этой местности отодвигалась, (т.е. с тех мест, где они жили), они возвращались. Но некоторые жители не покидали своих мест и продолжали жить в землянках. Народ Белоруссии очень добродушный, сколько он перенес страданий и бед, а подойдешь к землянке – выходит женщина и угощает, предлагает теплую белорусскую картошку и приговаривает «бульба-бульба есь-еса но дробненькая», это я хорошо запомнил. Начинает плакать и рыдать, рассказывая о том, как их угнетали, расстреливали фашисты. Сколько родственников угнали на работу в Германию. Из землянки выглядывают ребятишки, и надо было видеть, во что они одеты! При встречах мы их угощали чем было, хлебом, консервами, сахар, мыло, да было что дать кое-чего и трофейного..."

"...Я хочу немножко сказать о партизанах Белоруссии, я с ними встречался. Партизанские отряды встречались нам на пути нашего наступления. Как правило, они выходили из леса, а в Белоруссии лесов и болот много. Как правило, они искали контакт с нашим командованием. При отступлении наших войск в 1941 году в местных лесах осталось много наших солдат и офицеров, которые были в окружении, и они были организованы в партизанские отряды. Партизанским действиям способствовали и особенности местности. Часть партизан пополнили наши стрелковые полки личным составом. Когда я отдыхал в санатории в Боржоми в 1980 году, там я встретился с отдыхающим Селезновым, который воевал в партизанах. И вот одну группу партизан зачислили в ряды нашей дивизии. Он воевал в составе стрелкового полка до конца войны. При встречах мы с ним говорили и вспоминали боевой путь. У меня был фотоаппарат, мы сфотографировались на память, и я ему выслал фото в г. Витебск. Получил от него письмо. Вот так бывает... За освобождение города Витебска нашей дивизии присвоили название 204-я Витебская СД."

После Белоруссии Николай Павлович принимал участие в освобождении Прибалтики.

"...Дивизия вела упорный бой на Литовской земле, освободила город Утена, Рокишкис и подошли к городу Паневежис. Наша пехота заняла позиции на окраине города. Я занял НП недалеко от командира роты. На опушке леса стоял дом лесника, так он был обозначен на карте. Недалеко от дома было поставлено 76-м орудие на прямую наводку. Кстати, это орудие из батареи, в которой я был командиром огневого взвода. Мне было приказано этим орудием командовать при отражении танков противника, и поддерживать огнем пехоту при наступлении."

"...Я выходил последний, и только успел за собой закрыть дверь, как получил сильный удар в левый висок около уха. Я ничего не понял, и когда прибежал в укрытие, мои солдаты говорят, товарищ лейтенант, вы ранены. И только когда руку приложил к виску, понял, что течет кровь, и чувствую – торчит осколок. Мой телефонист тут же побежал в стрелковую роту за санитаром, он вытащил пинцетом осколок, обработал рану, наложил бинт и сказал мне, если что надо, приходите, место мое около командира роты. Я осколок завернул в кусок бинта и положил в карман гимнастерки, хотел сохранить. Но шли все время бои и где-то я его потерял. Но я один раз о нем вспомнил, искал по карманам, но... Осколок небольшой, диаметром 5-6 мм, я еще не понял, почему он не пробил мне кость?

Обстрел кончился и мы пошли в дом в комнату, где оставили на столе сковородку, я смотрю на дверь, которую закрывал, а на ней светятся две дырки: маленькая – это тот осколок, который попал мне в голову, а чуть выше – большая, размером с мой мизинец. Вот тут и вспомнил о своей пилотке, которой на голове у меня не было. Пилотка лежала на полу, верхняя часть ее была пробита осколком. Если бы чуть ниже, я бы сейчас эти строки не писал. Сожалею, что я эту пилотку не сохранил на память. Я не знал, что буду жив, смерть меня ожидала на фронте на каждом шагу, как можно думать о сохранении пилотки для памяти, и мысли не было... Все возникло после войны: надо бы сохранить тот осколок, который вынул из виска."

"...В небе появились сигнальные ракеты, а со стороны кладбища появились немцы, которые, пригнувшись, шли в нашу сторону. Затрещали пулеметы, автоматы, в районе кладбища рвутся наши снаряды. Все батареи поддерживающих открыли огонь по наступающему противнику, наша батарея вела огонь по заранее пристрелянным целям. Видим, левее кладбища появился первый танк, второй... Один танк задымился – это вело огонь рядом стоящее зенитное орудие. Застучали наши станковые пулеметы. Немцы не успели подойти к нашим заграждениям и залегли. Немцы вели по нашим позициям непрерывный яростный огонь из пулеметов. Атака их заглохла. Противник отошел на прежние позиции. Вечером к передовому краю, как всегда в это время, подъезжают кухни – кормить пехоту. Смотрю – мои солдаты несут полные котелки каши. Я не спрашиваю у них ничего, для меня и так все стало ясно: в роте мало осталось солдат. На переднем крае так часто бывает."

"...Так уж получилось, что мне пришлось на одном и том же участке участвовать в боях в районе хутора Земели, отражать наступление немцев и участвовать в боях при наступлении нашей пехоты. И именно в этом направлении, откуда наступал противник. Была глубокая прибалтийская осень, наступил ноябрь. После непродолжительной артподготовки, в которой участвовали все поддерживающие артчасти, включая и «катюши», пехота пошла в наступление. Это были стрелковые подразделения нашей дивизии. Огонь перенесли вглубь обороны противника, а пехота в перестрелке вышла на немецкие траншеи, это та траншея, которая проходила перед кладбищем и скрылась за ним. Мы снялись с места и тронулись вслед за пехотой, хорошо помню, когда мы проходили мимо сгоревшего немецкого танка «Пантера», который был подбит, он стоял на дороге. И так с короткими остановками, преодолевая сопротивление противника, наша пехота продвинулась до самой реки Барта. Почему-то этот отрезок моей боевой жизни запомнился хорошо. Потому, что на этом участке мне пришлось и наступать, и отступать, и снова наступать."

"...Вот сейчас я вспоминаю, почему на трудных участках всегда посылали непосредственно в роту командира взвода управления батареи, которая поддерживает ее артогнем. Особенно это нужно во время наступления, когда пехота встречает  сопротивление, мы обязаны подавить огневые точки противника и обеспечить пехоте продвижение. Мы заняли в траншее окоп, который указал командир роты. Это была ниша в стене траншеи размером 1х1,5 м. Сверху ниша была покрыта тонкими жердями и хворостом и засыпана тонким слоем земли, а сверху лежал слой снега. Это укрытие служило от дождя и снега, тот кто делал, рассчитывал на это. У нас не было времени осмотреться и ознакомится – очень быстро стемнело, наступила ночь. В нашей конуре не было ни свечи, ни светильника. У радиста была маленькая лампочка для освещения своих записей, которую можно было на короткое время включить, и то только в виде исключения. В этом маленьком укрытии нас было трое, мы могли только сидеть, прислонившись к мерзлой стене. Вход завесили одеялом. Если на воздухе было минус 12–15°, то у нас, наверное, было минус 3–5°, и то по тем условиям терпимо. Правда, мы по очереди всю ночь ходили греться в землянку к пехоте. Так мы просидели, согревая свое жилище своим телом, сидя дремали до утра.

Еще и еще раз приходится вспоминать о всех тягостях фронтовой жизни нашей славной пехоты. Это мы провели так одну ночь. А пехота находится в таких условиях ежедневно. Утром нам принесли в термосе с огневой позиции еду, мы поели, и они, не задерживаясь, ушли на ОП. И вот утром началась – как называется на фронтовом языке, артиллерийская обработка переднего края. Немцы открыли по нам ураганный огонь. Снаряды и мины рвались по всей нашей траншее, от каждого близкого разрыва нас встряхивало. Прошло несколько минут, а огонь не утихал, и мы поняли, чем это пахнет. В голове стоял сплошной шум. Я сказал радисту: «Давай, свяжись с командиром батареи», радист так и не связался, наша радиостанция тут же отказала. Нервы были напряжены до предела... Откровенно скажу – я на себе и на своих нервах испытал этот страх ожидающей тебя смерти. Кто пережил это, и выжил, он этого кошмара не забудет."

"...Мы все чувствовали близость разгрома фашизма, конец войны. Но только чувствовали, шли бои и мы теряли людей. Наступила весна 1945 года. Хорошо, когда над твоей головой в небе не висят "Юнкерсы" и "Мессеры", как это было в 1943 году на Курской дуге. Шли бои за городом, уже не было ни построек, ни домов... Мы оставались на небольшой возвышенности, откуда хорошо просматривалась местность. Пехота продвигалась медленно, ее поддерживали наши танки, по ходу нашего передвижения везде лежали убитые солдаты – и наши, и противника..."

В самом конце войны Николай Павлович получил сильную контузию и был отправлен в полевой госпиталь в зданиях латвийского посёлка. Уже там его настигло известие о Победе.

"...Лечение мое в госпитале продолжалось, видно по всему, что на передовой особых боевых действий не происходит, правда до нас доходили отдельные раскаты, звуки и выстрелы нашей артиллерии. В какой-то день в начале мая, но мне все-таки помнится день 11 мая, т.е. в этот день для нас был конец войны. В этот день загудела земля, содрогалась от залпов нашей артиллерии. Двумя ярусами через наши головы летели наши эскадрильи самолетов бомбить фашистов. Низко над землей летели наши штурмовики, а выше над ними – наши пикирующие бомбардировщики. Самолеты летели группами, отбомбившись, летели обратно. В воздухе стоял сплошной рев моторов. И вот пришел момент, когда на передовой стрельба прекратилась и наступило затишье: мы насторожились – в этот момент, видимо, каждый подумал о конце войны. Но вот в стороне фронта с земли полетели нити трассирующих пулеметных очередей. В небе – не только в стороне фронта, но и вокруг нас, далеко и совсем близко – летят вверх нити пулеметных трассирующих очередей, в воздухе появились ракеты разных цветов. Слышим выкрики, что это немцы сдаются и капитулируют, слышим долгожданное слово «Победа».

Некоторые кричали, как только могли... Кто как мог выражал свою радость вести о победе, находясь в госпитале. Но я скажу, что весть о победе в стенах госпиталя пришла, я бы сказал, не так как это было в полку – весело, а здесь, в госпитале, лежали на койках тяжело раненые и легко раненые и, конечно, в такой обстановке не развеселишься. Радость на глазах была у всех. Кто мог – вышел на улицу, а кому помогли, все хотели вдохнуть свежий весенний воздух, победа, да? Война для всех кончилась и мы, находясь в госпитале, вели разговор между собой... Мы-то остались живы, а сколько наших товарищей не дожили до этого дня. Тут каждый стал воспоминать о боевых товарищах, которые героически погибли, вспоминали как погибли, кто, где.

Я тоже вспомнил о своих геройски погибших товарищах. Старший лейтенант Федя Романов, родом из Сибири, с которым вместе прошли с боями с Курской битвы, и который погиб, не дожив до победы всего два месяца. Вспомнил первого командира батареи старшего лейтенанта Голубца, который погиб, сидя на своей лошади. Второй командир батареи, капитан Житник, погиб, находясь на НП, только вышел из землянки, а тут упала мина. Третий командир батареи старший лейтенант Заяицкий погиб на передовой во время наступления нашей пехоты, командир взвода управления лейтенант Мескичеков, тоже родом из Сибири, погиб на передовой. Бегло-бегло вспоминаешь свой боевой путь, пройденный в тяжелых испытаниях, и особенно вспоминаешь те места, т.е. боевые эпизоды, где мне пришлось выстоять и выжить, вот именно для этого дня. Состояние мое не улучшилось, контузия постоянно напоминала о себе, и меня отправили в эвакогоспиталь, а оттуда нас всех погрузили в санитарный поезд и повезли в Россию.

Все фронтовые дни, проведенные мною на передовой, я участвовал в боях. Я вел огонь по противнику из своих двух 76-мм орудий, как на прямой наводке так и с закрытой ОП. Я поддерживал нашу пехоту во время наступления и в обороне. На передовом НП, непосредственно рядом с пехотой, выявлял цели противника и корректировал огонь нашей батареи на поражение их. Пока я был на самой передовой, я никакого геройства не совершал, но все эти два года находился постоянно под артиллерийским и минометным огнем противника. На передовой от осколков мин, снарядов и пуль не спрятаться. Все это надо было переносить, и просто смотреть в глаза смерти, с которой мне пришлось встретиться на передовой не один раз. Но судьба меня пощадила и оставила жить!"