Я родилась в Москве в 1932 году. В 1941 году окончила 1-ый класс. Наша семья жила тогда в районе Семеновской площади на улице Измайловской. Очень хорошо помню 22 июня 1941 года, когда рано утром все жильцы нашей коммунальной квартиры услышали объявление по радио о начале войны – все собрались на кухне. Взрослые тихо разговаривали между собой, а мы, дети, чувствовали, что случилось что-то страшное и очень испугались, буквально «стучали зубами» от страха.
Вот так все и началось. Сразу же запретили зажигать свет в квартирах, если на окнах нет светомаскировки. Следили за этим очень строго, по улицам ходили патрули.
В доме у нас был самодельный радиоприемник, собранный отцом, который сразу же обязали сдать на хранение государству. Приемник отнесли на почту и сдали. После войны нам его возвратили.
Очень быстро начались авианалеты на Москву. Было даже по нескольку тревог в день, а ночью – непременно. Сирены гудели очень часто и страшно. Сначала жильцы нашего дома вырыли во дворе траншею и при бомбежке прятались там. Мы жили рядом со строящимся метро «Сталинская» (теперь – «Семеновская»). В метро вместо эскалаторов были деревянные лестницы, а станция наша находилась на очень большой глубине и вот к 17-18 часам образовывалась очень длинная очередь из женщин, стариков и детей и где-то в 18 часов начинали туда пускать. Люди шли с чемоданами, узлами, детьми на руках и очень тяжело было осилить эту лестницу. В метро на ночевку сначала мы с матерью брали чемодан, в котором было все наше «богатство» - 2 отреза ситца. Но вскоре мы от этой затеи отказались, так было тяжело носить этот чемодан туда-обратно каждый день.
В тоннелях построили деревянные двухярусные нары и все там располагались, всюду капала вода, но это было легче пережить, чем бомбежку. Для грудных детей продавали молоко в бутылочках. Там мы были всю ночь, а утром, примерно в 5 часов, разрешали выходить и мы карабкались наверх по лестнице. Выйдя из метро, мы видели наши стратостаты, которые висели в воздухе – это было заграждение от самолетов. Через некоторое время в метро на ночь стало уходить меньше народу, видимо люди устали и попривыкли к бомбежкам. Недалеко от нашего дома был только что построен кинотеатр «Родина» (он и сейчас стоит на том же месте). Так как он очень высокий, на крыше его стояла зенитка, которая стреляла по вражеским самолетам. В темноте было хорошо видно как со всех сторон прожектора искали в небе самолеты, а когда находили – сразу же «вели» этот самолет в световом круге, чтобы легче было сбить тем, кто дежурил у зенитки.
В июле 1941 г. нашу семью постигло еще одно несчастье, напрямую связанное с тем злосчастным днем – 22 июня 1941 г. Родной брат моей матери был репрессирован за то, что именно в этот день у него были гости в связи с чьим-то днем рождения. По доносу соседей, заявившим, что он якобы празднует начало войны, дядю арестовали и больше его никто никогда не видел. Дома у него остались трое детей.
Очень долго бомбили город, мы даже привыкли к этому и перестали спускаться на ночь в метро. Нам повезло, что никто не пострадал от бомбежек, хотя однажды бомба попала в находящийся рядом с нашим домом 2-этажный дом, расколов его пополам. Дальше налеты стали реже, очень много сил наши войска положили, чтобы защитить Москву.
У большинства москвичей – жизнь по карточкам, впроголодь, каждый выживал как мог, печку топить было нечем, поломали все заборы и все, что можно было бросить в печь-времянку. В сентябре 1941 г. дети в школу не пошли, так как в учебный 1941-42 гг. школы не работали. Часть детей эвакуировали в другие области, а я осталась дома, так как жила с одной матерью-инвалидом 1 группы. В нашем доме отдельную квартиру занимала немецкая семья, глава ее был из приглашенных в 20-е годы иностранных специалистов и трудился на авиационном заводе № 24 инженером, с его дочерью - Трудой Безлер я дружила. В соседних домах жили еще две немецкие семьи. Всех их срочно выселили в Караганду, с собой разрешили брать только самые необходимые вещи, остальное они вынуждены были оставлять. Помню, что в опустевшей гостиной семьи Безлер осталась стоять вся мебель и большой музыкальный инструмент – физгармония (своеобразный орган).
Очень хорошо помню день 16 октября 1941 года – все кто мог – уезжали, все как-то притихло, но по улицам шли какие-то люди, многие из них тащили охапки каких-то вещей в большом количестве и ящики с имуществом с эвакуируемых производств. Мы никуда не уезжали и потому в страхе прислушивались к любому шуму на улице. Пошли разговоры, что танки немецкие прорвались в Москву и мы любой шум принимали за этот прорыв. Даже выглядывали в окна – не появились ли танки. От страха не знали куда спрятаться. Ночь прошла тревожно, спать боялись, а утром по радио сказали, что немцев остановили и отогнали от Москвы.
И дальше продолжилась наша жизнь, понемногу успокоились, хотя и жили очень тяжело, но как-то привыкли к карточкам. По карточкам мы получали дрова на зиму (3/4 кубометра) и мне приходилось их возить со склада на санках, помню как запрягалась в них и везла дрова по улицам до дома. Все продукты также получали по карточкам: работающим было положено 550 гр. хлеба, иждивенцам – 250 гр., а детям – 300 гр. Помню, как стояла в огромных очередях в любой холод, чтобы отоварить эти карточки. Но бывало так, что продуктовые карточки я продавала на рынке, чтобы на вырученные деньги купить что-то более дешевое из еды – картошку, отруби, чтобы хватило на более долгий срок. Из картошки делали своеобразные оладьи – терли на терке, вместе с кожурой, добавляли отруби, немного воды и соль и лепили из этой массы лепешки, которые пекли, прилепляя их то одной, то другой стороной к горячей стенке печки, и с голоду казалось, что вкуснее этого ничего нет…
Именно так жилось в Москве в 1941 году большинству моих сверстников.