Тихомиров Игорь Всеволодович
Тихомиров
Игорь
Всеволодович
полковник / Электрификация инженерных работ
18.11.1904 - 24.11.1989

История солдата

В 1923 г. поступил и в 1927 г. окончил Московскую военно-инженерную имени Коминтерна школу и был направлен командиром взвода на службу в 4-й Отдельный электротехнический батальон в Москве.

С 1931 г. служил командиром 30 отдельной электропрожекторной роты в Ленинградском приграничном гарнизоне.

В 1938 г. он с отличием окончил Военную электротехническую академию имени Буденного в Ленинграде.

До войны работал в Нахабино в Военном научно-исследовательском инженерном институте начальником лаборатории электротехнического отдела в звании майора.

В 1941 г. был назначен начальником 1-го района Управления специальных работ Западного фронта, занимавшегося строительством электризуемых заграждений на подступах к Москве.

В 1942 г. Игорь Всеволодович был назначен начальником штаба 16-ой отдельной инженерной бригады специального назначения, формировавшейся на Юго-западном фронте, и позднее участвовавшей в обороне Сталинграда. Тогда же ему было присвоено звание подполковника.

В 1943 г. его снова перевели в Военный научно-исследовательский инженерный институт в Нахабино. Далее были разные командировки на фронт – в 1943 г. на Курскую дугу, где создавалась многополосная оборонительная линия, которая сыграла существенную роль в Орловско-Курской операции, в апреле 1945 г. командировка в комиссию Генерального штаба РККА по изучению и последующему уничтожению фортификационных сооружений укрепленного района в Одерском четырехугольнике на территории Германии. Окончание войны он встретил в Берлине.

После войны до выхода в отставку в 1955 г. в звании полковника он работал в Военном научно-исследовательском инженерном институте в Нахабино начальником электротехнического отдела, защитил кандидатскую диссертацию.

За безупречную долголетнюю службу в рядах Красной Армии и участие в боях под Москвой и Сталинградом Игорь Всеволодович был награждён Орденом Ленина, двумя Орденами Боевого Красного Знамени, Орденом Отечественной Войны 2 степени, медалями «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За Победу над Германией», а также другими медалями.

Регион Москва
Воинское звание полковник
Населенный пункт: Москва
Воинская специальность Электрификация инженерных работ
Место рождения Москва
Годы службы 1923 1955
Дата рождения 18.11.1904
Дата смерти 24.11.1989

Боевой путь

Место призыва Москва
Дата призыва 1923
Боевое подразделение 16-я отдельная инженерная бригада специального назначения
Завершение боевого пути Берлин, Германия
Принимал участие Оборона Москвы, оборона Сталинграда

В 1923 г. поступил и в 1927 г. окончил Московскую военно-инженерную имени Коминтерна школу и был направлен командиром взвода на службу в 4-й Отдельный электротехнический батальон в Москве.

С 1931 г. служил командиром 30 отдельной электропрожекторной роты в Ленинградском приграничном гарнизоне.

В 1938 г. он с отличием окончил Военную электротехническую академию имени Буденного в Ленинграде.

До войны работал в Нахабино в Военном научно-исследовательском инженерном институте начальником лаборатории электротехнического отдела в звании майора.

В 1941 г. был назначен начальником 1-го района Управления специальных работ Западного фронта, занимавшегося строительством электризуемых заграждений на подступах к Москве.

В 1942 г. Игорь Всеволодович был назначен начальником штаба 16-ой отдельной инженерной бригады специального назначения, формировавшейся на Юго-западном фронте, и позднее участвовавшей в обороне Сталинграда. Тогда же ему было присвоено звание подполковника.

В 1943 г. его снова перевели в Военный научно-исследовательский инженерный институт в Нахабино. Далее были разные командировки на фронт – в 1943 г. на Курскую дугу, где создавалась многополосная оборонительная линия, которая сыграла существенную роль в Орловско-Курской операции, в апреле 1945 г. командировка в комиссию Генерального штаба РККА по изучению и последующему уничтожению фортификационных сооружений укрепленного района в Одерском четырехугольнике на территории Германии. Окончание войны он встретил в Берлине.

После войны до выхода в отставку в 1955 г. в звании полковника он работал в Военном научно-исследовательском инженерном институте в Нахабино начальником электротехнического отдела, защитил кандидатскую диссертацию.

За безупречную долголетнюю службу в рядах Красной Армии и участие в боях под Москвой и Сталинградом Игорь Всеволодович был награждён Орденом Ленина, двумя Орденами Боевого Красного Знамени, Орденом Отечественной Войны 2 степени, медалями «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За Победу над Германией», а также другими медалями.

Воспоминания

Отрывки из воспоминаний Тихомирова Игоря Всеволодовича

Так я жил и работал до осени 1923 года. В это время электротехническая академия и училище переехали в Петроград, кооператив ВЭТА был ликвидирован, я получил расчет, и передо мной стал вопрос: что делать, как жить дальше? После недолгого раздумья я решил поехать в Петроград с тем, чтобы поступить в понравившееся мне военное электротехническое училище. Летом 1923 г. я был принят в комсомол. Это важное событие как-то не запечатлелось в моей памяти.
5. Петроград (осень 1923 – осень 1924 г.)
Уж не помню, по какой причине, но из Москвы до Петрограда я ехал в товарном вагоне товаропассажирского поезда. По-видимому, денег пожалел на лучший билет в классном вагоне. Деньги после расчета в кооперативе нужно было экономить, так как ехал я в полную неизвестность. Правда, в Петрограде жила мамина сестра – тетя Аня, но я ее никогда не видал и на ее помощь не приходилось надеяться.
Переехавшее из Загорска в Петроград военное электротехническое училище помещалось в старинном здании Екатерининских времен недалеко от Инженерного замка. Желающих поступить в это училище было много. Жили мы, поступающие, в громадной комнате, спали прямо на полу, вповалку, как питались – не помню. Все было очень неустроенно. Сколько экзаменов я выдержал – не помню, но на математике я провалился. Надо было что-то дальше предпринимать. Разузнал я от кого-то, что военные моряки комплектуют так называемый "экипаж" для Балтийского флота – это вроде подготовительных классов для военно-морских учебных заведений.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Почти одновременно я узнал, что идет набор в Военно-инженерную школу, которая помещалась в Инженерном замке совсем недалеко от электротехнического училища, где я пока жил в общежитии. Надо было выбирать, куда идти. Что меня толкнуло пойти сначала в Инженерный замок, уж не помню. Может быть, Инженерный замок был ближе, а "экипаж" очень далеко, кажется, на Васильевском острове, к тому же ботинки мои совсем разваливались, и было мокро, грязно и холодно. Может быть, что-то другое – в общем, направился я в приемную комиссию Военно-инженерной школы. Там был, вероятно, недобор курсантов и я был очень легко принят на 1-й курс этой школы. Так определилась моя военная карьера – моряком я не стал, а стал сухопутным сапером. Пришлось надолго расстаться с мыслью стать военным электриком.
Всех принятых на 1-й курс собрал комиссар школы. Из его нравоучений я запомнил только следующее: "Что такое сапер?" – задает он вопрос и сам же отвечает: "Сапер – это швец, жнец и в дуду игрец" – т.е. на все руки мастер.
Вы все бывали в Ленинграде и, наверное, видели Инженерный замок. С одной стороны он омывается Фонтанкой, с другой – Мойкой. Это массивное 4-этажное здание, прямо крепость, которое построил для себя Павел I и в котором он был задушен своими приближенными. До революции в нем помещалось Юнкерское инженерное училище. Поэтому очень многие традиции этого училища сохранились и в советской Ленинградской военно-инженерной школе. Это касалось, прежде всего, высокой до щеголеватости дисциплины и подтянутости курсантов, требовательности со стороны командиров и преподавателей.
Нас, новичков, отдали под опеку старшины Королева – эдакий краснорожий мужик с большим носом и рыкающим голосом. Муштра началась с первых дней. Везде строем, вплоть до столовой, куда мы входили и стояли по обе стороны длинных столов и садились только по команде "Садись!". Поместили нас в отдельную довольно холодную комнату на 4-м этаже с видом на Марсово поле и Летний сад. Спали под тонким одеялом и сильно мерзли. Накрываться шинелями Королев нам не разрешал. Как сейчас помню, они чинно висели в строгий ряд на вешалке, повернутые левой полой наружу внахлест друг на друга. По утрам, какая бы ни была погода, мы полураздетые, в одних рубашках делами физзарядку на примыкающей к нашей комнате обширной террасе. До того, как нам выдали обмундирование, мы, новички, подверглись очень жесткому испытанию – нас послали разгружать баржу с дровами на соседнюю Фонтанку. Дрова – это трехметровые толстые мокрые чушки, покрытые иногда льдом – было уже холодно. Произошел естественный отсев – часть новичков взяли свои документы обратно, не пожелав быть "швецами, жнецами и в дуду игрецами" – т.е. саперами. Мне деваться было некуда, и я мужественно выдержал это испытание.
Так начиналась моя военная служба – это был ноябрь 1923 года. В Ленинградской военно-инженерной школе я проучился недолго – всего неполный год. Весной 1924 года я заболел плевритом. Это было поводом для подачи рапорта с просьбой перевода меня по состоянию здоровья во вновь организующуюся Московскую военно-инженерную школу имени Коминтерна. Очень меня тянуло поближе к родным местам. Моя просьба была удовлетворена.
6. Военно-инженерная школа имени Коминтерна
(1924-1927 гг.)
Школа помещалась в одном из крыльев б. Екатерининского дворца в Лефортово. Рядом с нами, в этом же здании, размещались курсы "Выстрел" (Высшие стрелковые курсы), которые в свое время окончили Жуков, Рокоссовский и другие видные военачальники. Теперь этот дворец полностью занят Бронетанковой Академией. В то время перед дворцом с одной стороны расстилалось неоглядное поле, на краю которого виднелась Лефортовская тюрьма, а с другой был парк с пологим спуском к реке Яуза.
По сравнению с Ленинградской школой, порядки здесь были иные – не чувствовалось такой юнкерской подтянутости, как там – меньше строя, в столовой с ложками за сапогами, вместо кружек самая невообразимая посуда вплоть до консервных банок. Потом все это, конечно, утряслось, но первое впечатление было ошеломляющим.
Забыл я сказать о нашем тогдашнем обмундировании. Носили мы остроконечные суконные шлемы серо-голубоватого цвета с пришитой большой черной матерчатой звездой. Бока шлема в холодную погоду отворачивались, закрывали шею, щеки и застегивались у подбородка, на груди шинели были нашиты три поперечных черных клапана в виде вот такой фигуры , ими же и застегивалась шинель. В пехоте звезды и клапаны были красные, а у нас, саперов, – черные. В кинокартинах о гражданской войне вы, наверное, видели красноармейцев-витязей того времени в таком обмундировании.
Вот попытался на скорую руку изобразить такого "витязя".
Учили нас основательно. Некоторые преподаватели были из бывших офицеров, которые служили и в царской армии, и у Деникина и Врангеля и были очень видными специалистами. Так, например, фортификацию преподавал у нас Ушаков, который строил белогвардейские укрепления в Крыму на Перекопе. Преподавателем тактики был бывший полковник Генерального штаба. Орудиями нашего производства были: лопата, топор, кирка, лом, кила, долото, сверла и т.д., т.е. весь набор инструментов для плотничных и земляных работ. Эти инструменты мы носили с собой в особых чехлах, подвешенных к поясному ремню. Все, конечно, стремились, заполучить долото или сверло, а не лопату или пилу. Общая нагрузка на сапера получалась изрядная, если учесть этот "шанцевый" инструмент (так он назывался), да плюс винтовка образца 1891 года с патронташем, да противогаз, да фляга, а летом еще и шинель в скатку. На дальних переходах каждый из нас еще нес часть разборной палатки на четырех человек.
Минно-подрывное имущество возили на двуколке. Кроме лошадок, никакой тягловой механической силы не было. Даже сваи для мостов забивали вручную, так называемой "бабой".
Нас обучали верховой езде, так как некоторые саперные части были конно-саперными и входили в состав конных полков и дивизий. Конница тогда была в особом почете, и поэтому многие курсанты мечтали попасть в такие части. Там шинели до пят и малиновый звон шпор!!! Обучение проводили на большом плацу перед школой. Мы, курсанты, легким галопом или шагом сначала без седел двигались по кругу. В центре стоял наш учитель, некто Добровольский, с длинным бичом, которым он иногда грозно щелкал с прибавлением матюжка, называя ошибки отдельных наездников.
Сапер должен был быть и хорошим рисовальщиком, чтобы на разведке нарисовать перспективу территории противника с указанием ориентиров для движения и пристрелки. Должны умело делать привязку к местности поставленных минных полей. Эти занятия мне очень нравились. Любил я и минное дело, потому что там приходилось иметь дело с электротехникой – подрывные машинки, электродетонаторы, взрывные электросети, омметры.
В 1924 г. в нашей стране заработала первая радиостанция им. Коминтерна. Вот тут и началось мое увлечение радиотехникой, которое сохранилось на всю жизнь. Моя первая "лаборатория" находилась в парте, за которой я сидел в самом последнем ряду на всех занятиях. Дело в том, что за каждой учебной группой была закреплена определенная классная комната, а за каждым курсантом – определенное место на весь учебный год. В ней проводились почти все занятия в дневное время, а вечером там же мы готовили уроки. В спальне у нас была только тумбочка, где и находились мы меньше, да и держать в ней разрешалось очень ограниченное число вещей.
А в классе совсем другое дело! Там я даже ухитрялся во время каких-нибудь скучных занятий намотать пару хорошеньких радиокатушек и ни разу не попасться.
Первый свой детекторный радиоприемник я сделал в 1925 или 1926 году и подарил его своей маме крестной (Подлужиной Н.П.), которая в то время вместе с Робертом Ивановичем жила в совхозе в Немчиновке.
По памяти воспроизвожу здесь мое первое радиотехническое детище.
Сердцем этого приемника был детектор, на нем видны чашечки с полупроводником (халькопирит) и проволочная спираль. Острие этой спирали нужно было переставлять на поверхности кристалла, чтобы найти точку, наиболее благоприятную для выпрямления высокочастотных сигналов передающей радиостанции в постоянный модулированный ток для питания телефона.
Настройка на нужную станцию производилась вариометром (тонкая настройка) и переключателем числа витков катушки (грубая настройка).
Летом мы обычно выезжали в лагеря, которые располагались в районе Серебряного Бора недалеко от берега Москвы-реки. Я неверно выразился "выезжали" – нет, "выходили". Мы походным маршем шли через весь город под музыку и барабанный бой. И вот большой палаточный городок, передняя линейка на опушке бора – длинная-длинная и перед ней открытое бесконечное поле – продолжение Ходынковского. Там было стрельбище и ходынковская радиостанция. На берегу р. Москвы мы наводили понтонные мосты и пешеходные из поплавков Полянского и, конечно, загорали и купались.
(Такого фото в рукописи не было, оно добавлено при подготовке рукописи к веб-публикации и взято из статьи в подмосковной газете «Красногорские вести» № 146(2019) от 5.10.2004 г., посвященной 85-летию 15 ЦНИИ им. Д.М.Карбышева, расположенному в Нахабино). См. Приложение 4.
Начальником школы был некто Матов, мы его изрядно побаивались, наряд вне очереди заработать было пару пустяков за непорядок в палатках и на линейке. Спасала нас его собачка, которая появлялась несколько раньше, чем он сам – тут уже все были на чеку – комар носа не подточит.



Вы, наверное, знаете, что ваш отец практически не умеет танцевать, даже обычного вальса. Так сложилась моя молодость – в те времена, когда я учился в инженерной школе, танцы считались буржуазным пережитком. Поэтому у нас в школе вместо танцев устраивали игры. Так проходил наш небольшой досуг. В конце лагерного сбора мы обычно уходили в дальние походы – все, конечно, пешком, с выполнением определенных инженерных задач. Такой поход был совершен, например, в селение Городок по Ярославскому шоссе (недалеко от Хотьково), где мы построили деревянный, довольно большой мост через р. Воря.
Строительство велось самым первобытным способом, сваи забивали с помощью бабы, подъем которой производился кошками (веревками), каждую из которых тянуло с разбегом отделение саперов. Мост получился красивый – подкосно-ригельной арочной системы.
Другой такой же поход в следующем году был совершен в район Хотьково с ночевкой в походных палатках. Тогда со мной произошел небольшой казус. Было очень жарко. Не доходя Мытищ, был сделан привал. Как обычно, ноги вверх, скатку долой, винтовку к заборчику, пить только присоленную воду. Подъем через 15 минут. Я что-то замешкался и начал догонять строй, пристроился в хвосте. Прошли с километр, и тут я только хватился, что винтовка так и осталась стоять прислоненной к забору. Я обратно бегом. Ух! От сердца отлегло – стоит миленькая! Ну, а теперь снова догонять, да не один, а три километра по жаре. Слов нет, досталось. Хорошо, что все хорошо кончилось!
Что же еще хорошего вспомнить о школе? Ну, вот хотя бы о встречах с вашей матерью, моей будущей женой Дусей Михалевой. Несколько раз я приглашал ее в школу на наши клубные игры. Один из моих товарищей, некто Хмыров, все восхищался ею и окрестил ее в шутку Венерой Милосской. Встречались мы с ней и у тети Тони, ее сестры, которая в то время жила на Б.Якиманке. Памятен и мой поход напрямую от Городка, где мы строили мост, до Поповки для свидания с ней – это примерно пехом километров пятнадцать по таинственным вечерним перелескам. В летнее время она жила там у родителей (о Поповке см. стр. 12).
Теперь несколько слов о том, как я стал электриком. За год до окончания школы в ней было организовано электротехническое отделение, и я постарался попасть в него. Так сбылась моя мечта – стать электриком. Кстати, если бы я тогда в Ленинграде в 1923 г. поступил бы в электротехническую школу (см. стр. 14), я бы никогда не стал электриком, а стал бы связистом, так как та школа была преобразована в Школу связи. Вот как все интересно получилось!
Военно-инженерную школу им. Коминтерна я кончил осенью 1927 в первом десятке лучших курсантов. Этой десятке предоставлялось право самим выбирать место службы в инженерных частях РККА. Я выбрал 4-й Отдельный электротехнический батальон, который квартировался в Чернышевских казармах г. Москвы – это рядом с Даниловской площадью на Б.Серпуховской ул.
Торжественный выпуск в командиры взводов (один кубарь в петлицах) состоялся на плацу в Кремле. Уж не помню, кто его из больших начальников производил, но кто-то из военных и гражданских деятелей. Забыл сказать, что в 1925 или 1926 г. мне выпала честь стоять на часах у мавзолея Ленина. Тогда мавзолей был еще деревянным.
Вот моя фотография перед выпуском из школы.




++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
7. 4-ый Отдельный электротехнический батальон.
Женитьба, первые дети (1927-1931 гг.)
В батальоне я был назначен командиром взвода в электротехническую роту, командиром которой был некто Постников. Кроме этой роты, в батальоне было еще две прожекторных роты. На вооружении электротехнической роты были передвижные электростанции, о которых я так мечтал в Загорске (см. стр. 13), а в прожекторных ротах прожекторы самых различных марок, которые остались от 1-ой Империалистической войны.
Передвижные электростанции были разработаны уже при советской власти В.К.Балуевым и представляли собой девять двуколок на лошадиной тяге, в которых размещались: бензоэлектрический агрегат мощностью 3 киловатта постоянного тока для выработки электроэнергии напряжением 110 вольт, воздушная электропроводная линия на шестах, электролампочки, осветительная арматура и другое вспомогательное оборудование, а также бочка бензина. Девять ездовых на двуколках составляли отделение взвода, они же являлись и электриками, которые развертывали станцию и обслуживали электроагрегат. Таких электростанций во взводе должно было быть четыре, а пока было только две.
(Такого фото в рукописи не было, оно добавлено при подготовке рукописи к веб-публикации и взято из статьи в подмосковной газете «Красногорские вести» № 146(2019) от 5.10.2004 г., посвященной 85-летию 15 ЦНИИ им. Д.М.Карбышева, расположенному в Нахабино. Здесь, правда, вместо лошадей уже использовались трактора). См. Приложение 4.
Командиру взвода, то есть мне, полагалась верховая лошадь, так что я не зря учился верховой езде в Школе. Когда мы выезжали на практические занятия, зрелище было внушительное – впереди скакал я, за мной с грохотом катились 18 двуколок. Командир батальона Игнатов был колоритной фигурой (он напоминал кого-то из генералов 1812 года) – брюнет высокого роста, с бачками на щеках, горбатым носом и громки басом. Комиссаром был некто Янкилович.
Со мной вместе в батальон из школы получили назначение Лютов, Ломский и Поржецкий. Сначала все мы, холостые ребята, жили в казарме и командовали взводами в различных ротах. Так продолжалось около года. Затем батальон получил квартиру из двух комнат в новом 6-этажном доме по улице Льва Толстого, и нас переселили туда. Этот дом сохранился и сейчас и находится он совсем рядом с фабрикой "Красная Роза", напротив теперь восстановленной красивой церквушки в начале улицы. Мне выпало жить в одной комнате с Лютовым, а Ломский и Поржецкий жили в соседней. Однако жить нам холостыми пришлось недолго.
Первым нашу холостяцкую компанию нарушил я. 18 октября 1928 года Дуся, урожденная Михалева Евдокия Николаевна, стала моей женой. Перед этим я совершил летом 1928 г. незабываемое путешествие на пароходе по Волге до Царицына (так назывался тогда Сталинград, а затем Волгоград), где в этой время работала на метеорологической станции Дуся, а жила она там же, у своей сестры Галины Николаевны (это дочь от первого брака отца Дуси – Николая Георгиевича Касюкова). Тогда по Волге ходили еще колесные пароходы, останавливались они на каждой пристани, можно было погулять, потолкаться на базарах, где из еды было всего навалом, вплоть до стерлядей. Там, в Царицыне, я познакомился с дочкой Галины Николаевны, небезызвестной вам Нинкой (так зовет ее наш Юрик), тогда еще девчонкой-подростком.
Забегая вперед, напомню, что впоследствии они оказались в Нахабино. Галина Николаевна заведовала детсадиком, в который ходил наш Игорь, а Нина вышла замуж перед войной за Николая Александровича Лебедева, моего сослуживца по Нахабинскому институту. К сожалению, этот брак оказался недолговечным.
Итак, я стал женатым человеком. Встала проблема с жильем. К счастью, у Лютова были не то родные, не то знакомые в Москве. Он часто не бывал и не ночевал дома, и мы с Дусей постепенно начали обживать комнату. Громкой свадьбы у нас с Дусей не было, как это всегда делается теперь. У меня не было ни отца, ни матери, ни близкой родни, кроме Любы и Нины. Родители Дуси были заняты своим многочисленным потомством, да и Евдокия Андреевна – мать Дуси – была, кажется, в Крыму. Расписались в ЗАГСе – и все тут. Дома, если так можно назвать нашу общую с Лютовым комнату, распили с моими друзьями по батальону бутылочку. Даже, кажется, "горько" не кричали.
Не прошло и года, как у нас появилось первое дите – наш первенец Юрик. Родился он в родильном доме рядом с рестораном Прага на Поварской (теперь это ул. Воровского) 26 августа 1929 года. Тут уж мы почти совсем выжили Лютова. В комнате, кроме нашей железной армейской кровати, стола, шкафа и пары стульев, появилась детская кроватка, в которой бодро бултыхался и покрикивал наш непоседливый сынок.
Опишу очень интересный эпизод, который произошел тогда с ним. Моя сестра Нина к этому времени вышла замуж за Александра Анатольевича Юшкова (дядя Саша). Он только что кончил в Ленинграде Военно-медицинскую академию и получил назначение в Хабаровск в Амурскую военную флотилию. Проездом они зашли к нам, чтобы полюбоваться на нашего первенца, да и проститься перед дальней дорогой.
Юрику в то время было, наверное, не больше 6-ти месяцев. Он в одной рубашонке, раскинувшись, лежал в кроватке, таращил глаза и сучил ножонками. Дядя Саша и тетя Нина наперебой расхваливали его: "Ах, какой хороший мальчик!", "Какой бодрячок" и т.д. И тут этот "бодрячок" внезапно притих и пустил такую струю, что она, плавно изогнувшись, перелетела через довольно высокую боковинку кроватки и чуть-чуть не попала на новенький морской китель дяди Саши. Посмеялись мы тогда вдоволь!
Каждое лето батальон выезжал в лагеря. Запомнился мне лагерь в Николо-Урюпине, недалеко от Нахабино. Там мы практиковались на знаменитой прожекторной просеке, которая тянулась на 15 км от Нахабино до самой Москвы-реки. По ней была проложена узкоколейка к Николо-Урюпино, в котором находилось отделение Нахабинского военно-инженерного института. Для Дуси с Юриком я снял квартиру в поселке. Они жили там все лето 1930 года. Помню хорошо этот домик недалеко от старинной церкви. Места там были чудесные.
В это же время я приобрел велосипед. Тогда это было событием, так как велосипедов у нас не выпускалось. Это был подержанный велосипед марки "Россия" дореволюционного изготовления. К нему я приделал аккумуляторный фонарь и сигнальную грушу от автомобиля и был ужасно горд, что обладаю такой машиной. Хлопот с ней было много, то и дело приходилось ремонтировать. На фото вы можете увидеть меня на этой машине.



В батальоне я по-прежнему занимался радиолюбительством. Дома у меня был сооружен целый распределительный щит, а за радиофикацию батальона я получил свидетельство и был награжден отрезом сукна. Наши шефы были 1-ая образцовая типография и Акционерное общество "Транспорт".



Этот снимок сделан в Гороховецких лагерях (недалеко от г. Горькова). Все палатки лагеря освещались от наших передвижных электростанций (3ОС-1) – у столба подвешена наша осветительная арматура.
В батальоне же я получил и первые навыки автомобильной езды. На вооружении у нас были грузовые автомобили "Паккард" с литыми шинами и мотоциклы с коляской Харлей Давидсон. Особенно мне нравилось ездить на мотоциклах – мощные машины, они так и рвались вперед, чуть дашь газа.
В конце 1930 года я получил комнату на М.Тульской улице, недалеко от Даниловского рынка и наших Чернышевских казарм, и мы переехали туда. Соседи по квартире попались нам очень склочные. Это была тоже семья военных, он со шпалой в петлице, а я с кубарем. Пользуясь этим, его жена во всю давила на нас на кухне. Особенно она не ладила с матерью Дуси – Евдокией Андреевной, которая в этой время жила у нас и помогала нам, так как мы ждали второго ребенка.
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
8. Ленинградский приграничный гарнизон
(1931-1933 гг.)
30-ая отдельная электропрожекторная рота, командиром которой я был назначен, находилась в стадии формирования. Базой ее должен был быть пос. Левашово, который находился примерно в 20 км от Ленинграда на железной дороге Ленинград – Белоостров.
В то время на границе с Финляндией шло большое строительство укрепленного района по типу французского Мажино – сооружались железобетонные ДОТы (долговременные огневые точки), в которых устанавливались не только пулеметы, но и орудия – все это электрифицировалось. Перед ДОТами надо было установить электрифицированные проволочные заграждения, внутри ДОТов сделать электроосвещение и электроподъемники снарядов к орудиям, а также электрообогрев помещений, построить свои электростанции в некоторых ДОТах. Все это электрохозяйство в дальнейшем нужно было обслуживать. Для этого и предназначалась наша рота. Кое-где должны были быть установлены прожекторы.
Передовая линия таких укреплений проходила по старой границе с Финляндией, которая отстояла всего в 35-40 км. от Ленинграда. Она перекрывала Карельский перешеек от Финского залива до Ладожского озера. В памяти сохранились названия таких населенных пунктов этой линии: Сестрорецк, Белоостров, Медный завод, Лемболово, Елизаветинка, Васкелово.
Работы по электрификации начались с Сестрорецкого укрепленного района. К этому были привлечены и некоторые специальные гражданские электромонтажные организации. Граница проходила в непосредственной близости от курорта Сестрорецка по реке Сестре – на левом берегу стояли наши ДОТы, а на правом, в некотором отдалении, – финские. По воскресеньям сюда приезжало на отдых очень много ленинградцев, было шумно и весело и как-то не верилось, что совсем-совсем рядом настороженная граница.
Летом 1931 г. сюда приезжала на время моя Дусенька с маленькой Татьяной – она ее еще кормила. А осенью этого же года я окончательно всех их перевез в Левашово, где мы занимали двухэтажную дачу. Роту я разместил также на дачах, специального казарменного помещения у нас здесь не было. В одном из сараев поставили нашу передвижную электростанцию 3ОС-1 для освещения дач, где мы размещались.
Уж как я здесь управлялся со своей ротой, в памяти не сохранилось. Только запомнился очень неприятный и печальный случай – на дежурстве у электростанции повесился моторист. Причины были не совсем ясные. Таскали меня при расследовании по разным инстанциям изрядно, но с командования ротой не сняли.
Вскоре стал вопрос о нашей передислокации из пос. Левашово в пос. Агалатово – это примерно 15-20 км восточнее Левашово по шоссе на Токсово. Там уже шло строительство военного городка – одноэтажные бревенчатые казармы и двухэтажные деревянные дома с засыпкой из шлака для комсостава. Весь личный состав роты был также привлечен к этому строительству.
Возвращаясь как-то вечером домой со строительства (семья еще жила в Левашово) верхом на лошади (был у меня такой конь Омар – серый в яблоках), я издалека заметил, что в Левашово пожар (Левашово было в низине). Сердце у меня упало, прикидываю: как будто горит наша дача! Пришпорил я своего Омара и поскакал, себя не помня. Оказывается, горел где-то недалеко пустой сарай.
Весной 1932 г. мы перебрались в Агалатово. К этому времени в роту стала поступать новая техника – примерно та же 3ОС-1, только смонтированная на полуторатонном автомобиле ГАЗ. Началась и наша моторизация. Вот и пригодилось мое автообучение в 4-ом ЭТБ.
Большую роль в моей дальнейшей судьбе сыграли слушатели Ленинградской военной электротехнической академии (тогда еще Военно-технической академии), которые были присланы к нам в роту для стажировки в войсках. (Среди них, как помню, был Марголин.) Познакомился я с профессором Академии Николаем Николаевичем Луценко – той самой академии, которая в свое время была в Сергиевском Посаде (Загорске – см. стр. 12). Вот как все здорово получилось! Завязалась связь с Академией, она уж не стала мне казаться недосягаемой мечтой, я как-то поверил в свои силы и начал усиленно готовиться для поступления в нее, в чем мне очень помогли слушатели-стажеры.
Жизнь наша с Дусей протекала в Агалатово мирно и спокойно. Ребятишки подрастали – Тане уже был годик с лишним, Юрику – около трех лет. Не помню, чтобы они сильно болели. Конечно, жилье было не ахти какое, зимой было холодновато, удобств почти никаких – вода из колодца, дрова из сарая. Но места здесь были чудесные.
Военный городок стоял на опушке мощного елового леса. Поближе к границе места были совсем заповедные и еще более живописные. Например, в районе Медного завода было нагромождение валунов, в сильно пересеченной местности – заросли малины, в лесах – грибы, разные ягоды, и никакого народа. Я часто бывал в разъездах. Вспоминается Белоостров и железнодорожный мост через р. Сестру. Здесь по нему проходила граница и поэтому наша половина была покрашена в красный цвет, а финская – в белый. Командирами взводов у меня были выпускники Московской военно-инженерной школы, в памяти как-то они не сохранились, кроме одного – вижу его, как живого, а фамилию забыл. (Вспомнил! – Кукушкин). Ему я сдал роту, когда поступил в Академию.
Окружная комиссия утвердила мою кандидатуру для поступления в Академию. На приемные экзамены отправился я туда осенью 1933 г.
Вот, оказывается, и были происшествия в Агалотово – об этом мне недавно рассказала Татьяна – как она напилась воды из бочки с головастиками и как ей за это попало. Возможно, что-нибудь и Юра добавит – спрошу его.




++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
9. Военная электротехническая академия имени С.М.Буденного
(1933-1939 гг.). Прибавление семейства.
Военная электротехническая академия (ВЭТА) как самостоятельное высшее военное учебное заведение возобновила свое существование с 1933 г. , и переехала в свое собственное здание в Лесное (пр. Бенуа, 1) в 1934 г. До 1933 г. она была факультетом Военно-технической академии, которая размещалась около Финляндского вокзала недалеко от Литейного моста. Там я и держал вступительные экзамены и проучился первую зиму. Экзамены у меня прошли не совсем удачно, по геометрии схватил двойку, и только благодаря тому, что я был командиром почти уникальной в войсках электротехнической роты и меня немного знал один из ведущих профессоров Академии Н.Н.Луценко, меня зачислили слушателем на 1-й курс. Представляете мою радость и ликование по этому случаю!
На экзаменах я познакомился с А.М.Кренделевым, с которым я дружу и по сей день (живет он в Харькове). В то время я все восторгался его математическими знаниями, он мне очень помог сдать экзамены по алгебре.
Вскоре я получил большую комнату в академическом общежитии по ул. Труда, д.1 в бывших конногвардейских казармах – это недалеко от Ленинградского театра оперы и балета, на берегу р. Мойки. Конечно, тут же перевез из Агалатово всю мою семью.
Сохранилась фотография Танюши во дворе дома по ул. Труда. Ей здесь около 4-х-5-ти лет. Снимок сделан в 1935 г.). Стоит няня Дрося, рядом слева сидит какая-то ее подружка.
Большинство факультетов ВЭТА были связными и готовили инженеров для войск связи (проводная и радиосвязь) и только один наш факультет был электроэнергетический. Из нас готовили инженеров-электриков в инженерные войска, в авиацию, в войска противовоздушной обороны (прожектористы), в танковые и артиллерийские части, где уже в то время было много электротехнических устройств, которые нужно было создавать и эксплуатировать.
Наша группа состояла из 29 человек. Я был почти все время ее старостой. Учили нас электротехнике, кроме военных преподавателей, очень видные гражданские специалисты из по соседству с нами расположенного Ленинградского политехнического института. Хорошо помню профессоров Александра Емельяновича Алексеева, навсегда привившего мне любовь к электрическим машинам, С.И.Зилитинкевича – руководителя по дипломному проектированию, В.П.Иванова – артистически читавшего нам лекции по электрическим станциям, преподавателя по математике Боярчука и, конечно, нашего главного специалиста по военной электротехнике Николая Николаевича Луценко, впоследствии генерал-майора. Он же преподавал и теоретическую электротехнику. Начальником факультета у нас был военный инженер 1-го ранга Яворский – один из создателей передвижной электростанции электрозаграждений (Э1). Впоследствии он был, к сожалению, репрессирован в злосчастный 1937 год.
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Учился я, прямо сказать, запоем, все было интересно, ново и незабываемо. На улице Труда мы, слушатели-однокурсники, часто собирались друг у друга по поводу и без повода. По поводу подготовки к экзаменам мы чаще всего собирались у Витвинского – он был постарше всех нас и бездетным. В наших комнатах стояли мощные круглые черные печки, которые служили нам как классные доски. По очереди мы подходили к ним и по всем правилам, как на настоящем экзамене, излагали тот или иной вопрос с выкладками мелом на печке. Результаты на экзаменах были очень эффективные. Мои оценки по математике были не ниже хорошо и отлично, а по специальным предметам – только отлично. Троечки у меня встречались только по политическим предметам.
14 марта 1936 года в нашей семье на ул. Труда произошло большое событие – родился Андрюша. Родился он немного преждевременно (на 7-ом месяце беременности) и был слабым ребенком. Его поместили в изолятор. Я ездил туда почти каждый день – у меня брали кровь и переливали ее Андрею.
Итак, нас стало пятеро. Тут вскоре расщедрилось командование Академии – нам дали отдельную двухкомнатную квартиру в одном из жилых корпусов, которые находились на территории Академии по проспекту Бенуа, д.1 (Лесное).
Что из себя представлял академический городок? Ну, во-первых, находился он на самой окраине Ленинграда в районе Лесное. Справа расстилалось чистое поле, слева рядом находился Политехнический институт – одно из старейших учебных заведений Петербурга. Здание ВЭТА представляло собой громадный П-образный корпус. Справа и слева от его крыльев располагались 5-этажные жилые корпуса. В одном из них на пятом этаже мы и жили. Вся территория городка была огорожена, ходили через проходную. Теперь все это разгорожено. Первая комната в квартире была столовой, здесь же стоял мой стол для занятий. Эта комната была проходной. Вторая комната была нашей спальней и детской.
Как протекала наша жизнь? Я был почти весь день занят учебой – утром и днем на лекциях и в лабораториях, вечером дома допоздна – выполнение различных учебных заданий. Дуся, конечно, нигде не работала, возилась с ребятами, вела хозяйство. Ей помогала няня Дрося, которая переехала с нами с улицы Труда. Жили мы очень скромно на одно мое жалование, приработка не было. Как-то все-таки сводили концы с концами. Сколько я тогда получал, уж не помню.
Несмотря на занятость учебой, я все-таки продолжал заниматься радиолюбительством и сделал ламповый супергетеродинный приемник, который принимал много заграничных станций. Он был внушительных размеров, и его вы можете увидеть на фотографии стоящим на моем рабочем столе. Это одна из немногих фотографий квартиры на проспекте Бенуа.




А этот снимок 1937 г. – в одном из классов ВЭТА. Докладывает слушатель А.Д.Чухонцев.



5 декабря 1937 года наша семья снова пополнилась – родился Володюша. Родился он у нас дома – принимала его наша соседка Бондаренко – жена одного преподавателя Академии. Был пасмурный денек, неторопливо шел снег, когда на следующий день я отвозил их в роддом. Мы с Дусей долго думали, как назвать нашего нового сынка – он был такой рыженький и мы некоторое время называли его рыженьким Максиком.
В то время я уже был на 5-ом курсе, и мне предстояла напряженная работа над дипломным проектом. Темой моего проекта было зарядное устройство для аккумуляторов на новых для того времени полупроводниковых выпрямителях. С увлечением я взялся за работу и добился хороших результатов – дипломный проект был защищен на отлично. С такими же оценками были сданы выпускные экзамены. Я получил в октябре 1938 года диплом с отличием, и мне была присвоена квалификация военного инженера-электрика.




(Такого фото в рукописи не было – оригинал имеет слишком большой размер, оно добавлено при подготовке рукописи к веб-публикации.)



Конечно, это событие было отмечено в кругу друзей в нашей квартире.
На фото в центре пьет из чашки А.М.Стрельченко, рядом сидит А.М.Кренделев, с которыми я поддерживаю связь до сего времени. У меня сохранился групповой снимок выпускников ВЭТА 1938 г. нашего факультета. Со многими из них я близко дружил, и у меня всегда вызывают самые лучшие воспоминания. Кроме упомянутых – это Н.А.Трофимчик, сказки которого, развесив уши и раскрыв рты, слушали Юра и Таня, это Чухонцев А.Д., два Боровиковых, Н.К.Калач, А.Н.Климов и многие другие. С некоторыми из них мне впоследствии довелось служить, часть из них, к сожалению, уже нет в живых.
Учась в академии, мы пережили мрачный 1937 год, когда ни за что, ни про что были репрессированы хорошие люди, отличные специалисты и преданные Родине офицеры. В числе их были начальник академии Полищук, начальник нашего факультета Яворский, впоследствии через 20 лет полностью реабилитированный.
Коснулось это и мужа моей сестры дяди Саши, который был арестован, будучи начальником санитарной части Каспийской военной флотилии.
Моя Дусенька, не задумываясь ни минуты, пригласила тетю Нину пережить это лихолетье у нас вместе с ее девочками Ирой и Наташей. Они все вместе жили у нас, если не ошибаюсь, около полутора лет, так как вскоре дядя Саша был полностью реабилитирован – восстановлен в воинском звании и в партии.
После окончания Академии я был оставлен в ней же в качестве начальника лаборатории службы электротехнических войск, а затем помощником начальника штаба Академии по подготовке адъюнктов. Это были почетные назначения административного характера, а я стремился приложить полученные знания к технике – к созданию новых военных электротехнических средств.
Таким учреждением был Военный научно-исследовательский инженерный институт и полигон, расположенный в Нахабино. С ним мы, выпускники, основательно познакомились во время преддипломной практики, а я еще раньше, бывая там на сборах, – во время службы в Агалатово.
(Такого фото в рукописи не было, оно добавлено при подготовке рукописи к веб-публикации и взято из статьи в подмосковной газете «Красногорские вести» № 146(2019) от 5.10.2004 г., посвященной 85-летию 15 ЦНИИ им. Д.М.Карбышева, расположенному в Нахабино). См. Приложение 4.



После энергичных и настойчивых хлопот я получил новое назначение начальником лаборатории электротехнического отдела этого института, куда я и уехал сначала один в конце 1939 года. Незадолго перед этим мне было присвоено воинское звание майора – тогда в этом звании носили в петлицах две шпалы.
10. Нахабино – Научно-исследовательский инженерный институт
(1939-1941 гг.)
В Нахабино я приехал в конце 1939 г. Поселили меня в одноэтажный красный кирпичный домик на берегу пруда в березовой роще. Тогда это была вроде гостиницы для командированных. Невдалеке был и лабораторный двухэтажный корпус Института.
(Такого фото в рукописи не было, оно добавлено при подготовке рукописи к веб-публикации и взято из статьи в подмосковной газете «Красногорские вести» № 146(2019) от 5.10.2004 г., посвященной 85-летию 15 ЦНИИ им. Д.М.Карбышева, расположенному в Нахабино. Видно строящееся здание Института и пруд). См. Приложение 4.
Ближе к пруду в стадии строительства находился главный корпус, перед которым теперь красуются львы, вывезенные после окончания войны из Дрездена. Управление Института помещалось в одноэтажном деревянном доме на другом берегу пруда при въезде на Институтскую улицу, выходившую к станции и застроенную сплошь также одноэтажными жилыми рублеными домами. Каменных домов в Нахабино того времени было всего три: два трехэтажных рядом с Институтом на теперешней ул. Карбышева и один – 4-этажный на другой стороне пруда против Института. Рядом с управлением находились мастерские, превращенные потом в опытный завод. Под мастерские был использован старинный текстильный заводик, существовавший еще до революции.
Кругом были хвойные леса и березовые рощи, на опушках которых росли белые грибы. Одинокое разбитое шоссе соединяло Нахабино и Волоколамское шоссе с Павловской слободой. Была туда железнодорожная ветка и железнодорожная ветка в Николо-Урюпино, где находился филиал Института и в лесу испытательные станции полигона. Сразу перпендикулярно Институтской улице в лесу была проложена просека с узкоколейкой до берега р. Истра для испытания прожекторов и другой инженерной техники. Здесь изображена схема зданий института.
Первое впечатление от Института было неблагоприятное. Чувствовался застой. По-видимому, сказался злосчастный 1937 год. Тогда был снят с работы и, по-видимому, репрессирован бывший начальник Института видный инженерный начальник Потапов, ушли с ним и многие ведущие сотрудники, например, по электротехническому отделу Балуев В.К., Медведовский, Смирнов. Начальником Института при моем прибытии был Горчаков, а начальником электротехнического отдела – Михаил Иванович Ершов.
Весной 1940 г. я перевез все мое многочисленное семейство. Сначала мы жили в одной комнате 3-этажного серого дома около Института, а через пару месяцев переехали в 4-этажный дом. Было у нас 2 больших комнаты в 3-комнатной квартире, дали хорошую мебель. Дуся была довольна, ребятам вольготно. Школа, баня и магазин – все рядом. За грибами можно было раненько утречком сбегать и к завтраку вернуться с полным лукошком. Приезжал к нам Андрей – брат Дуси и завидовал, как мы устроились. Увы, все это было очень не надолго!
После окончания финской войны в марте 1940 г. в Институте произошли большие перемены. Начальником Института стал В.И.Железных – бывший начальник нашего факультета ВЭТА, где я учился, Ершова сменил Михаил Фадеевич Иоффе, выпустившийся из ВЭТА на год раньше меня, с ним приехали Дмитрий Семенович Кривозуб, защитивший к тому времени кандидатскую диссертацию, и М.С.Рошаль. Несколько раньше к ним получил назначение окончивший ВЭТА Николай Александрович Лебедев.
В отделе, помимо лаборатории, были организованы отделения. Я был назначен начальником отделения электрификации инженерных работ, а Д.С.Кривозуб – начальником отделения электризуемых заграждений. Были и другие отделения. Вскоре добавились еще и другие сотрудники (Лебедев В.П., Калач Н.К., Золотов А.С. и другие).
Были развернуты широким фронтом научно-исследовательские и опытные работы, подсказанные финской войной, событиями на Дальнем Востоке, немецкой агрессией в различных странах (Австрия, Чехословакия, Польша, Франция).
Здесь памятны две мои командировки. В то время отдел принимал участие в создании энергопоезда мощностью 1000 киловатт. Он состоял из 5-ти вагонов. В одном была размещена электростанция, которая вырабатывала ток для движения энергопоезда, а на стоянках этот ток через второй вагон, где были повышающий трансформатор и распределительное устройство, при напряжении 6000 вольт передавался потребителям. В третьем вагоне размещался обслуживающий персонал, а в остальных двух – горючее и запасные части.
Я был назначен членом комиссии для приемки и испытания этой станции. Прямо из ворот завода «Динамо» в Москве, где изготовлялась эта станция, мы выехали через Ленинград в Эстонию. Там по договоренности с буржуазным правительством Эстонии в Палдиски (Балтийский порт) недалеко от Таллина создавалась наша военно-морская база. Энергопоезд предназначался для снабжения электроэнергией строительства базы.
Нашему поезду по всей линии железной дороги давали зеленый свет – мы шли как курьерский поезд и на второй день благополучно прибыли в Палдиски. Поезд показал отличные ходовые качества, также успешно прошли и испытания в Палдиски в стационарном режиме. Забегая вперед, скажу, что в боях под Москвой во время Великой отечественной войны этот энергопоезд служил резервом для питания электрозаграждений и в замаскированном виде стоял на железнодорожной ветке Павшино-Архангельское.
Во время пребывания в Эстонии мне несколько раз удалось побывать в Таллине и познакомиться с его буржуазными порядками. Город отличался чистотой, вежливостью жителей, обилием промышленных и продовольственных товаров. На выданные нам эстонские кроны купил кучу подарков и в числе их два чудесных голубых свитерка для Андрея и Володи. Они увековечены позднее Антониной Ивановной на масляном портрете Андрея и Володи, который висит в моей комнате.
Вторая командировка – в Западную Украину, которая была присоединена к нам в 1939 году. Цель командировки – инспектирование инженерных частей, расположенных за Днестром в районах Залещики, Станислав (ныне Ивано-Франковск). Запомнился маршрут, который мы совершили на автомобиле от Киева через Бердичев, Проскуров (теперь Хмельницкий), Чортков. До Киева мы ехали поездом. Перед Чортковым, переезжая через р. Збруч, мы пересекли нашу старую границу с Польшей, и все стало непохоже на Советскую Украину. В городках замелькали костелы, синагоги, на перекрестках придорожные кресты с иконами, часовенки с ангелами. В Чорткове встретили "дореволюционных" евреев в ермолках и котелках, с длинными пейсами и в лапсердаках (пиджак ниже колен). Это была часть черты оседлости евреев царской России, которая у нас доходила до Бердичева и была ликвидирована после революции.
После Станислава, направляясь во Львов, ехали по отличным асфальтовым дорогам, обсаженным фруктовыми деревьями, но ухо надо было держать востро – пошаливали банды украинских националистов, скрывающиеся в близлежащих отрогах Карпат.
Во Львове позднее я бывал несколько раз, но первое впечатление того времени было незабываемым. Что и говорить – прекрасный город: один памятник Мицкевичу чего стоит!
Несмотря на напряженность международной обстановки, жизнь шла своим чередом вплоть до 22 июня 1941 года. Старшие ребята ходили в школу, младшие – рылись в песке на дворе, мы с Дусей старались по мере сил и средств улучшать наше жилище. Работа в Институте была интересной, взаимоотношения с начальством и товарищами – самые хорошие. На окраине институтского поселка за парком располагалось подсобное хозяйство института. Туда мы ходили за молочком и свининкой. Вот так протекала наша предвоенная жизнь.
11.Великая Отечественная война 1941-1945 г.г.
А. Начало войны. Битва под Москвой
Войну мы ждали, все шло к этому. Но, как всегда, она пришла неожиданно. Воскресное утро 22 июня 1941 г. было чудесным, солнце сияло во всю, предвещая жаркий день. Легкий теплый ветерок мерно колыхал деревья, близлежащий пруд манил своей прохладой. После утреннего завтрака все мы занялись своими делами: Дуся с Володей и Андреем вышли погулять во двор, Таня и Юра куда-то убежали, я остался дома и занялся в лоджии ремонтом, где у меня была оборудована мастерская.
Было около 10 часов утра, когда Д.С.Кривозуб, который тогда жил в этом же четерыхэтажном доме, спешно позвал меня к своему радиоприемнику. Из него на коротких волнах, на украинском языке неслись истерические выкрики против коммунистов, угрозы в адрес Советского Союза и призывы к содействию немецким войскам, идущим якобы для создания самостийной Украины без коммунистов. Врезались в память частые выкрики: Увага! Увага!, что на украинском языке означает внимание. У всех нас сразу мелькнуло в голове – неужели война!? Мы еще не знали, что несколько часов тому назад немецкие юнкерсы уже бомбили Минск, Киев, Севастополь, а на границе начались бои, и в ряде мест немцы пересекли ее.
Официальное сообщение нашего правительства о начале войны мы услышали по радио только в 12 часов. Сообщение сделал Молотов. Так началась новая, военная полоса нашей жизни и работы.
В первые дни практически ничего не изменилось, если не считать, что во дворе стали рыть щели и строить убежища, а на окнах появились белые кресты из бумаги, несколько предохраняющие оконные стекла от полного разрушения взрывной волной. Но вот прошла неделя, другая – вести с фронта поступали все тревожнее. Вместо того, чтобы воевать на чужой территории, о чем трубила предвоенная пропаганда, мы с трудом сдерживали танковые натиски врага.
Уже в конце июня немцами был взят Минск, фронт на западе откатывался к Смоленску (16 июля он пал), на юго-западе к Киеву, а на северо-западе – к Ленинграду. Доходили мрачные слухи об очень больших потерях нашей авиации, которую немцы в приграничных округах уничтожили на земле в первые часы войны, много наших частей и даже крупных соединений оказались в окружении.
Тяжело мы это переживали, задавали себе вопрос – почему так получается и не находили ответа. Теперь, когда появились такие произведения, как «Живые и мертвые» Константина Симонова, «Война» Станюковича, мемуары Жукова, Штеменко и других крупных военачальников, многое прояснилось. И все-таки кроме внезапности и просчетов Сталина о сроках начала фашистской агрессии во многом виноват дух "шапкозакидайства", который царил повсеместно, и пренебреже6ние готовности к сильной обороне. Просто преступно было разоружать наши укрепленные районы на старой границе при полной неготовности таких районов на новой.
Время шло и легче нам в 1941 году не становилось. Начались налеты немцев на Москву. Первый налет был совершен вечером 22 июля, а затем они повторялись почти каждую ночь в течение августа и сентября. Трасса налета проходила как раз через Нахабино, а точнее – через институт. Все очень скоро начали различать вибрирующие звуки двухмоторных юнкерсов. Обычно во время налетов мы выходили из служебных помещений и вместо того, чтобы прятаться в щелях, стояли в лесочке около детсада и с тревогой и болью смотрели, как мерно, не опасаясь нашей противовоздушной обороны, плывут чуть влево от нас на высоте около 2000 метров их эскадрильи. Здесь мы ни разу не видели наших истребителей или разрывов зенитных снарядов. Противовоздушная оборона начиналась, по-видимому, значительно ближе к Москве, да и Москва тогда была много меньше теперешней.
Нахабино немцы бомбили только один раз днем одиночным самолетом. Одна из бомб упала на противоположном берегу пруда около красного одноэтажного домика (бывшая гостиница – см. стр. 30). В нашем четырехэтажном доме воздушной волной было выбито несколько стекол на верхних этажах. Я в это время был где-то в отъезде. Мне потом Дуся рассказывала, как она с ребятами пряталась в щелях, а вот Таня помнит, как жена Кривозуба в панике бегала и истерически кричала: «Виолетта! Виолетта!» – ища свою дочь.
После падения Смоленска и окружения в районе Вязьмы нескольких наших армий (подумать только – армий!!!) создалась непосредственная угроза Москве. Спешно стали создавать укрепленные рубежи около Можайска и в непосредственной близости к Москве. Одним из таких рубежей стал рубеж Крюково – Дедовск – Павловская Слобода, Красная Пахра – Подольск. Тысячи москвичей и жителей подмосковья взялись за лопаты и начали рыть окопы, экскарпы против танков, делали лесные завалы, ставили ежи. Одновременно наш Институт выступил с предложением усилить этот рубеж электризуемыми проволочными заграждениями и управляемыми противотанковыми минами. Главным инициатором этой идеи и воплощения ее в жизнь был начальник электротехнического отдела института военный инженер 2-го ранга Михаил Фадеевич Иоффе. См. Приложение 3.
Требовалось согласие начальника Военно-инженерного управления Красной Армии и решение Московского комитета партии о привлечении к этой работе ряда гражданских учреждений Москвы и в первую очередь МОГЭСа, так как снабжать электроэнергией электропрепятствия должны были московские электростанции. Требовалось также соорудить ряд понижающих подстанций и проложить кабель непосредственно к препятствиям. Такое решение состоялось, и было создано управление специальных работ Западного фронта. Начальником его стал М.В.Иоффе, и многие сотрудники отдела вошли в состав этого управления. Я был назначен начальником 1-го района, передний край которого начинался у станции Сходня Октябрьской ж.д., проходил по правому берегу р. Горетовка, впадавшей в р. Сходня, пересекал Пятницкое шоссе у д. Брехово, огибал д. Козино-Нефедьево и д. Желябино, пересекал Волоколамское шоссе чуть западнее Нахабино, шел по левому берегу р. Истра и кончался за Павловской Слободой.
Примерно в это же время, т.е. в конце июля, состоялось решение об эвакуации Института на Урал в Алапаевск. Предстояла разлука с семьей на совершенно неопределенное время. Все было, как в тумане. Рушилась так хорошо сложившаяся жизнь в Нахабино. Особенно тяжело было расставаться с моей дорогой Дусенькой, которая ждала нашего пятого ребенка, т.е. нашу будущую вторую дочку Оленьку. Как живую, вижу и теперь Дусю, идущую домой по шоссе с покупками. Увидев меня, на лице появилась радостная улыбка, глаза излучают какой-то особенный внутренний свет. Во мне тоже все рвется навстречу ей – так велика обоюдная радость встречи после всего-то обычного трудового дня.
Настал день отъезда. Опять вспоминаю только то, что особенно врезалось в память. Вереница институтских автомашин с эвакуируемыми движется по шоссе в Москву к Ярославскому вокзалу. Жаркий июльский день. Впереди моей машины на грузовике едут, сидя на вещах, притихшие Володя и Андрей, их придерживают Таня и Юра. Как-то особенно грустно трясутся на неровностях дороги головенки разомлевших малышей (Андрею тогда было около пяти лет, а Володе – четыре года). Невыносимо защемило у меня сердце, глядя на них.
Но вот и Ярославский вокзал. Справа от него товарный пакгауз. К нему подан состав из теплушек. Погрузка закончена. Я стою в дверях пакгауза, ко мне вышла из вагона Дуся, последние прощальные поцелуи, слезы на глазах и в ушах звучат ее вещие слова: "Может быть, не увидимся больше".
Несколько раз пытался нарисовать это место, да ничего не вышло, а глаза видят все до мельчайших подробностей и кого-то из ребят, выглядывающих из маленького окошка товарного вагона.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++
После эвакуации Института я вскоре перебрался в Красногорск (Павшино), где обосновался штаб 1-го района Управления специальных работ Западного фронта. Это был подвал дома № 14 по Октябрьской улице.
Комиссаром (вернее, политруком) ко мне был назначен В.Ф.Князев – он работал раньше на одной из электростанций МОГЭСа, начальниками трех подрайонов стали сотрудники института военные инженеры Д.С.Кривозуб, П.Г.Бондаренко и П.А.Сизых. Вскоре прибыли специалисты из МОГЭСа, Всесоюзного электротехнического института и других Московских организаций. Это были В.В.Поливанов, А.В.Алмазов, Е.И.Горин, А.И.Голицын, Д.Г.Ермолов, О.В.Громов, Н.С.Бомин и другие. Всего к началу боевых действий в районе числилось 118 военнослужащих.
Строительство электрозаграждений на участке 1-го района развернулось полным ходом с конца июля 1941 г. Ежедневно на их строительство выходило не менее 500 человек москвичей. Что представляли собой эти заграждения? Это был четырехрядный проволочный забор из колючей проволоки на деревянных кольях. Проволока на последнем ряде, ближе к нашим позициям, укреплялась на кольях на резиновых трубках для уменьшения утечки тока. Через каждые 50-70 метров по фронту подземным кабелем к забору подводился переменный ток с напряжением 1500 вольт от специально построенных в блиндажах подстанций, преобразующих трехфазный ток напряжением 6000 вольт в однофазный ток напряжением 1500 вольт. Эти подстанции располагались в 1,5-2 км от электрозаграждений. Электроэнергия к таким подстанциям подводилась по воздушным линиям от базовых подстанций Мосэнерго на большие напряжения, например в Павшине. Подстанций в блиндажах на участке 1-го района было построено шесть и значительно развита воздушная сеть с переключательными пунктами для обеспечения надежности электроснабжения препятствий. Электрозаграждения являются противопехотными заграждениями и для защиты от танков впереди проволочного забора устанавливались противотанковые мины на танкоопасных направлениях.
К началу ноября строительство заграждений было закончено, и к ним было подведено боевое напряжение, которое в любое время дня и ночи могло быть подано на препятствия по требованию командования частей, занимающих оборону на этом участке.
Обстановка на фронте к этому времени, т.е. к ноябрю, была такая. Закончился первый бросок немцев на Москву, в результате которого немцы заняли г. Калинин, преодолели Можайскую линию нашей обороны, подошли к Туле. 19 октября Москва и прилегающие к ней районы были объявлены на осадном положении. 17 октября в связи с отъездом в Куйбышев некоторых правительственных учреждений произошла в Москве паника – многие стихийно кинулись бежать на восток на чем попало, очевидцы говорят, что "аж борта у машин трещали". На фронте было спокойно, мы энергично продолжали строить электрозаграждения.



Второе наступление немцев на Москву началось 15-16 ноября. Волоколамское направление обороняла 16 армия генерала К.К.Рокоссовского. Здесь был совершен героический подвиг панфиловцев, но несмотря на это, враг скоро оказался у Истры, форсировал р. Истру и двинулся по Волоколамскому и Пятницкому шоссе к Москве.
Ближе всего немцы подошли к заграждениям у дер. Козино, где был подрайон Д.С.Кривозуба. В этом месте держал оборону 258 стрелковый полк (командир полка М.А.Суханов) 78 стрелковой дивизии 16-ой армии. Была установлена связь с М.А.Сухановым, от которого Д.С.Кривозуб и получал приказания о включении и выключении электрозаграждений на участке полка. Сохранился журнал боевых действий этого подрайона по включению заграждений в период времени со 2 по 5 декабря 1941 года. 4 декабря были неоднократно отмечены большие броски тока, по которым можно предположить, что немцы пытались преодолеть электрозаграждения. Были ли потери, точно не установлено.



Мне часто приходилось бывать на других участках заграждений и на переднем крае обороны. Поражало почти полное отсутствие наших войск в районе Павловской Слободы, не было близко и немцев. Запомнилась ложбинка шоссе перед Снегирями, где были установлены наши мины. В Снегирях были уже немцы с танками, и по ним стреляла одна единственная зенитная пушка около придорожной церквушки в д. Садки. Дальше здесь немцы уже не продвинулись. Это можно объяснить тем, что их главные силы были направлены в обход Москвы с северо-запада – на Крюково, Сходню, Красную Поляну, канал Москва-Волга у Икши.



На схеме показан весь Подмосковный рубеж электрозаграждений и положение немецких войск к концу ноября и началу декабря перед первым районом заграждений.




Заезжал я и в нашу, всеми покинутую квартиру в 4-этажном доме. В Нахабино было полнейшее безвластие. Этим пользовались мародеры из оставшихся местных жителей. Все замки были взломаны: заходи, бери, что хочешь. Позже, когда началось наступление, заходили обогреться наши бойцы. Они прямо на полу разводили костер из оставшейся мебели и бумаг. Ночью на западе Нахабино видны были многочисленные зарева – горели сел. Манихино, Снегири, Рождественно и другие селения, захваченные немцами.
Так продолжалось недолго – 6 декабря началось наше контрнаступление. Душа ликовала, когда видел стремительно несущиеся, взметавшие снежную пыль танки Т-34 с десантом на борту в добротных белых полушубках.



Так выглядело воззвание военного совета Западного фронта
А вот листовка политуправления Западного фронта с положением наших войск после разгрома немцев под Москвой и предложением немецким солдатам сдаваться в плен. Брошенная немецкая техника. Все малейшие пригорки на дорогах, например, на Онуфриево и озеро Тростянское, были забиты ею. Пришлось там побывать через несколько дней после наступления



К концу января 1942 года немцы были отброшены на правом фланге до Великих Лук, на левом – до Ельни, а в центре – только до Гжатска. Не удалось овладеть Ржевом и Вязьмой. Поэтому командование Западного фронта было настороже, наши заграждения не демонтировались. Больше этого, ранней весной 1942 г. мы выехали на рекогносцировку на Бородинское поле с целью их установки на этом историческом поле. Полазили мы там по грязи вдоволь. Но вскоре обстановка изменилась. Но об этом позже.




Б. Оборона Сталинграда. Смерть Дуси
24 марта 1942 г. у нас родилась вторая дочка – Оля. Она родилась в г. Фрунзе, куда Дуся с детьми приехала к брату Андрею Николаевичу Михалеву с Урала с надеждой, что возле родного человека ей будет легче прожить до окончания войны. Сначала эта надежда оправдалась, так как жизнь во Фрунзе с точки зрения обеспечения продовольствием была легче, чем на Урале. Но это положение вскоре изменилось к худшему. Андрей и сам был обременен большим семейством. И начались страдания, о которых много позже я узнал из писем Дуси к моей сестре Нине. Письма Дуси ко мне из-за неопределенности моего адреса доходили до меня редко и с большим опозданием.
А моя военная судьба складывалась следующим образом. В июне 1942 г. я был назначен начальником штаба вновь формировавшейся 16-ой отдельной инженерной бригады специального назначения. Командиром бригады был назначен М.В.Иоффе, а заместителем – В.К.Харченко. См. Приложение 3.
Тогда же мне было присвоено звание подполковника – в то время это три "шпалы" в петлицах. Бригада формировалась на Юго-западном фронте, и мне предстояло ехать в Сталинград, а затем в сел. Дубовка – это около 40 км вверх по Волге от Сталинграда, где находился штаб бригады. Железнодорожное сообщение со Сталинградом было уже отрезано немцами, и я добирался до него окружным путем так: поездом до Куйбышева и затем пароходом по Волге до Сталинграда.
К моему приезду несколько батальонов бригады были уже сформированы (всего в бригаде их должно было быть семь), предстояло в кратчайшее время обучить личный состав минно-подрывному делу и провести доукомплектование нескольких батальонов за счет разрозненных отступавших частей с Дона, к которому уже подошел немец.
Вскоре штаб бригады с батальонами передислоцировался на левый берег Волги в ее пойму, так называемую Ахтубу. Мне по делам бригады приходилось иногда бывать в штабе инженерных войск вновь организованного Сталинградского фронта, который располагался в самом Сталинграде. Пользовался я вот таким пропуском – см.вклейку.
Поездки были не из приятных. 23 августа днем был совершен массированный налет немцев на город. Город горел ярким пламенем, так как большая его часть была деревянной. Горел так, что по улицам из-за жара нельзя было идти. Налет продолжался почти целый день. Было совершено больше 2000 самолетовылетов. Нашей авиации почти не было. Другой раз уже ночью я попал под бомбежку при переправе через Волгу. Очень даже было жутковато, хотя переправились благополучно. Позже я видел и "горящую Волгу" – горела нефть, вылившаяся из разбомбленных цистерн.
В сентябре начались бои в самом городе. В это же время был создан Донской фронт под командованием Рокоссовского, который должен был отразить возможный поворот немцев на север, на Москву вдоль Волги. Бригада вошла в состав фронта и была перебазирована на правый берег Волги севернее с. Дубовка на р. Иловля. Вот тут я и получил извести о смерти моей Дусеньки.
Я не буду описывать действие нашей бригады под Сталинградом, которые очень хорошо, красочно изложены в мемуарах В.К.Харченко – у всех вас они имеются, почитайте! («… специального назначения» В.К.Харченко. Серия «Военные мемуары». Воениздат, Москва, 1973 г.
Нет слов, как выразить горе, постигшее меня. Помню только: поздним вечером, выйдя от людей в степь, я дал волю своим слезам. Вышел и Михаил Фадеевич и пытался утешить меня и сказал, что будет ходатайствовать о моем отпуске к вам, несмотря на сложность обстановки на фронте. Такое разрешение было вскоре получено, и я отправился во Фрунзе, если память не изменяет, в начале октября месяца.
Известный вам Николай Александрович Бузгалин (он тоже был в бригаде) дал мне пикап, дал бутыль спирта, который в то время "отворял все двери", литера для поездки поездом до Фрунзе и от Фрунзе до Москвы со всеми вами и, конечно, много продуктов. На пикапе я ехал берегом Волги до Куйбышева, а там шофер посадил меня на поезд.
Как-то в тумане сейчас первые мгновения встречи с вами. Юрий, наверное, лучше помнит об этом. Поразила меня какая-то недетская пришибленность в вас и еще больше – вид моей новой дочки, когда я впервые увидел ее в яслях. Уж больно бледной и худой она мне показалась – ей тогда было всего шесть месяцев. С дядей Андреем ходили мы на кладбище, взял на память щепотку земли с могилки – она хранится у меня и сейчас, а вот найти теперь Дусину могилу, наверное, не сумею.
Очень тяжело это все вспоминать. Сборы были недолгие, но трудные, несмотря на всесильный спирт. Особенно тревожило – как благополучно довести Оленьку. К счастью, нас согласилась сопровождать до Москвы знакомая дяди Андрея – Шира Григорьевна. Получили мы в свое распоряжение отдельное купе в мягком вагоне и, наконец, тронулись в путь. Минуя ст. Лозовую, Юрий рассказал, как он бегал ко мне на фронт. На этой станции его сняли и вернули обратно во Фрунзе.
Оставляю местечко, пусть он сам напишет, как это было.
Хмурым ноябрьским утром 1942 года наш поезд Фрунзе – Москва подошел к перрону Казанского вокзала. Нас встречали Дусины сестры – тетя Надя и тетя Тоня и, по-видимому, еще кто-то – я сейчас и не припомню. Прямо с вокзала тетя Надя забрала моих мальчишек – Юру, Андрея и Володю и повезла их к себе в Красноармейск. А я с Таней и Оленькой был приглашен к тете Тоне и отправился вместе с ней в ее квартиру. Она жила в то время на Новослободской в одной небольшой комнате вместе с хорошо вам известными ее детьми – Инусей и Сережей. Так безоглядно, щедро и душевно помогли мне незабвенные Надя и Тоня в мою тяжелую годину. Никогда я об этом не забывал и не забуду. Надо крепко помнить и вам всем об этом.
Сразу по приезде в Москву я был назначен заместителем начальника Центральных курсов минных заграждений, которые располагались около станции Валентиновка Щелковской ветки Ярославской железной дороги. Почти одновременно я заболел брюшным тифом, меня отправили в подмосковный госпиталь и только в начале весны приступил к исполнению своих служебных обязанностей.
Зима 1942/43 гг. в Москве была еще суровей – было холодно и голодно. Комната тети Тони отапливалась "буржуйкой" – так называли металлическую печурку, которая топилась дровами-чурками. Она стояла посередине комнаты, а трубы выводились в форточку в окне. Центральное отопление не работало. Достать дрова в Москве было нелегко.
Как не вспомнить Алексея Антоновича Корнеева, который организовал доставку дров на Новослободскую и изредка подбрасывал кое-что из продуктов. Он был помощником начальника курсов по снабжению и знал меня еще по Нахабинскому институту. Большое спасибо ему. Сердечно относился ко мне и Выходец – начальник курсов, мы знали друг друга еще по Академии.
Как я уже упоминал, курсы находились в пос. Валентиновка и размещались в подмосковных дачах, владельцы которых покинули их на время войны. Мы готовили минеров, которым предстояло, в основном, действовать в партизанских отрядах и вообще в тылу врага по особым заданиям. Из преподавателей мне хорошо был знаком еще по академии Свяцкий и Трегуб.
На лето 1943 г. мне с семьей предложили занять вблизи от курсов одну из пустующих дач. К этому времени из Ярославля вернулась тетя Нина, и они с тетей Тоней решили этим воспользоваться. На двухэтажной даче образовался целый детский сад – нас трое взрослых и девятеро ребят: Таня, Оля, Инуся, Сережа, Ира, Наташа, Юра, Володя, Андрей. Об этой эпопее хорошо помнит тетя Нина, и я надеюсь, что она поделится здесь своими воспоминаниями (оставляю для них место).
На следующих страничках воспоминания тети Нины о жизни в Валентиновке – большое ей спасибо за это. Сохранилась хлебная карточка тех времен. Служащие получали в день 300 гр. хлеба.




++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
В. Снова в Институте. Берлин, 1945 г.
На курсах я пробыл очень недолго. Уже в июне 1943 г. меня перевели в Институт и сразу отправили в командировку на фронт – на Курскую дугу. Там создавалась многополосная оборонительная линия, которая сыграла очень существенную роль в Орловско-Курской операции 1943 г. Надо было проверить состояние оборонительных рубежей в преддверии немецкого наступления, которое началось 5 июля 1943 г. Ехали мы туда на легковой автомашине через Воронеж и затем на Обоянь. Поразили меня воронежские разрушения, хотя я видел и Сталинградские.
На фронте в то время было затишье – немцы готовились к прыжку, а мы зарывались в землю. Где-то севернее Обояни действовала наша 16-я инженерная бригада, ставшая после Сталинграда 1-ой гвардейской, повидаться с ней не удалось. В Нахабино я поселился вместе с Таней в одноэтажном деревянном доме по Институтской улице рядом с дровяным складом, т.к. наш 4-этажный дом был занят воинской частью.



++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Наступил 1945 год – война уже шла к концу. В апреле наши войска подошли к р.Одер, довольно легко преодолев долговременные мощные укрепления в так называемом Одерском четырехугольнике. Генеральным штабом РККА была создана комиссия по изучению фортификационных сооружений этого укрепленного района и последующего его уничтожения. В эту комиссию попал и я как специалист-электрик, знакомый с подобными сооружениями по Ленинградскому укрепленному району.
В начале апреля 1945 года мы поездом тронулись в путь, который проходил через Брест, Варшаву, Познань, Кюстрин. Вот и многострадальный в руинах Брест, бывшая наша граница, с которой началась Великая Отечественная война. Дальше по польской территории – узкая железнодорожная колея была уже переложена на нашу широкую колею вплоть до Познани.
Варшавский вокзал, помимо колоссальных разрушений, поразил нас торговой толкучкой. Чего там только ни продавали под оглушительный гомон паненок. Стоянка была недолгой, и на следующий день мы прибыли в Познань. Далее мы ехали в штабном автобусе. Сделали остановку на бывшей германской границе, где вместо пограничного столба стояла указка с надписью – «Даешь Берлин» – до Берлина 130 км, а рядом будка с нашей русской девушкой-регулировщицей, которая лихо отдала нам честь и указала флажком, куда ехать.
Кюстрин находится на правом берегу р. Одер, которую при свете 1000 прожекторов недавно (16 апреля) форсировали наши войска. До Берлина оставалось 80 км. Конечный пункт нашего следования был Нойдорф. Это небольшая деревня, каждый дом в которой представляет собой миниатюрную крепость из-за мощных каменных коровников, конюшен и амбаров, окружающих добротный жилой дом. Я первый раз был за границей, и поэтому мне все было ново и интересно – вплоть, например, до кухонных банок и посуды с соответствующими надписями. Отдаленно эта немецкая деревня напоминала старые эстонские и латышские хутора.
Деревня была электрифицирована, к ней вели отличные асфальтированные дороги. Население, преимущественно старики и женщины, вели себя тише воды, ниже травы. Часть дворов были покинуты – бежали на запад. Спать нас уложили на кровати с непривычными пуховыми жаркими перинами-одеялами.
Немного осмотревшись, мы приступили к обследованию укрепленного района. Недалеко от деревни находился вход в него (см. фото). Этот вход, снабженный узкоколейкой, тянулся под землей на 4-5 км, а то и больше, до ДОТов (долговременных огневых точке). ДОТы были разные – артиллерийские и пулеметные. На поверхности была видна только невысокая броневая крыша в виде опрокинутой плоской чаши. Она могла вращаться вместе с орудием или пулеметом. Все ДОТы, как правило, были двухэтажными, а иногда и трехэтажными для крупных орудий. В нижних этажах располагались на отдыхе обслуживающие установку расчеты и были устроены склады для боеприпасов. Снаряды к орудиям подавались лифтами. Все было электрифицировано. Было много огнеметных установок. Все ДОТы сообщались между собой подземными туннелями. Укрепленный район располагался на большой территории перед рекой Одер, в него входили ряд городков, например Шверин, Швибус, Мезериц, Целлихау.
В конце апреля, когда наши войска дрались уже на самых ближних подступах к Берлину и даже в самом Берлине, руководитель нашей комиссии вызвал меня и сказал, что за мной прибыла легковая машина из 1-ой Гвардейской инженерной бригады специального назначения, которую я оставил под Сталинградом. Как уж узнал М.Ф.Иоффе, что я нахожусь недалеко и работаю в этой комиссии – право, не знаю, наверное, через штаб инженерных войск 1-го Белорусского фронта, куда входила бригада, и о нашей комиссии там было известно.
Я был, конечно, несказанно обрадован, ведь так хотелось повидать своих боевых друзей и не где-нибудь, а в самом Берлине! Меня, конечно, отпустили. И вот началось мое незабываемое путешествие в Берлин на грани окончания войны. От места наших работ до Берлина предстояло проехать примерно 100 км. Штаб бригады располагался на северо-восточной окраине Берлина в районе Вейсензее.
Выехали мы ясным утром 30 апреля на Оппеле. Шофер зам. командира бригады Виктора Кондратьевича – Козлов – был мне знаком еще по Сталинграду. На дороге к Берлину оживленное движение, немецкой авиации не видно, много военных машин различного назначения, но самое примечательное – это машины и просто повозки с так называемыми перемещенными лицами различной национальности, с людьми из концлагерей, освобожденными наступающей красной армией. Многие едут со своими национальными флагами: тут и русские, и французы, и чехи, и поляки – едут с песнями, с радостными лицами. Возвращаются на родину из проклятой Германии. Незабываемое зрелище!
Вместе с тем, возвращаются на свои пепелища немецкие жители, угрюмо толкая детские коляски со скарбом. На пути много немецких городков – везде из окон и с балконов свешиваются белые простыни и флаги. На местах ожесточенных боев – груды искореженной техники, руины зданий.
В сумерках подъезжаем к восточной окраине Берлина. Он, как и нынешняя Москва, был окружен кольцевой автомагистралью. Явственно слышен гул артиллерийской канонады. Наши где-то уж у центра. Активно действует наша авиация, появляются и одиночные немецкие самолеты. Мы тихонько, с потушенными фарами, пересекаем кольцевую автостраду, уже совсем в темноте въезжаем в какую-то улицу и останавливаемся у подъезда каменного дома с часовым в каске и с автоматом. Шофер Козлов что-то ему объясняет и ведет меня внутрь дома. Распахиваются двери в одну из ярко освещенных комнат. Он неожиданности я даже прищурил глаза после полной темноты.
Освоившись, вижу много праздничных П-образно поставленных столов и сидящих за ними офицеров бригады. В центре сидят командир бригады генерал-майор Михаил Фадеевич Иоффе, его заместитель полковник Виктор Кондратьевич Харченко и какой-то не совсем знакомый мне генерал-полковник. Оказывается, это был начальник инженерных войск 1-го Белорусского фронта Прошляков. Меня усадили рядом с ними и тепло поприветствовали. Оказывается, встречали Первомай 1945 года. Так, как говорится, попал прямо с корабля на бал!
1 мая бои в Берлине еще продолжались. Капитуляция произошла только к концу 2 мая. Здесь я вскоре встретился с Дмитрием Семеновичем Кривозубом, который работал в комиссии по вывозу немецкого электрооборудования в Советский Союз. К этому вскоре была подключена и бригада. Мне предложили принять участие в этой работе, так как я прилично знал немецкий язык. Так я задержался в Берлине почти на месяц.
Живя в штабе бригады в Вейсензее, я встретил там окончание войны. 8 мая вечером во всем Берлине поднялась стрельба из всех видов оружия. Сначала мы подумали, что немцы предприняли контратаку с запада, но потом поняли, что это своеобразный салют по случаю окончания войны и сами включились в эту стрельбу в воздух. Трудно передать словами радость, которую все мы испытывали в этот момент. Не было, пожалуй, ни одной семьи, которая в той или иной мере не пострадала в этой длительной и жестокой войне.
В комиссии по вывозу электрооборудования мне предложили обследовать заводы Сименса, которые располагались на северо-западной окраине Берлина в Сименсштадте. Этот район Берлина по Ялтинскому соглашению отходил не то к Англии, не то к Соединенным Штатам Америки, и надо было спешить с вывозом оборудования. Обследовали склады готовой продукции, отобрали много электродвигателей, обнаружили бункеры с ценнейшими электроизмерительными приборами, в которых так нуждался наш Институт. Нужно было демонтировать некоторые станки. Для этого привлекли самих немцев – рабочих завода за продовольственные пайки.
Заводы Сименса имели на этой же территории первоклассные конструкторские бюро и лаборатории. Кое-что мы взяли и отсюда. Когда ходил по этим бюро и лабораториям, бросились в глаза следы той паники, которую пережили служащие 21 апреля, когда на северной окраине Берлина появились танки генерал-полковника Богданова 2-го Белорусского фронта. Все было брошено, не убрано, как обычно – чертежные принадлежности, пишущие машинки со вставленными листами текста, слесарный инструмент и т.д. Заводы Сименса почти не были разрушены, а вот центр Берлина представлял собой груды развалин, по улицам едва было можно проехать.
Побывал я, конечно, и у Рейхстага и у рядом расположенной канцелярии Гитлера, где он покончил с собой. Видел колонны Рейхста¬га, испещренные надпи¬сями наших бойцов. (На следующей страничке его вид в те времена.) В поисках измерительной аппаратуры полазил я по руинам Берлинской высшей технической школы. Здесь меня чуть не подстрелили из-за угла. Дело было вечером в сумерках, раздался выстрел в отдалении из винтовки, пуля угодила недалеко от меня в кирпичную стенку, обдав кирпичной пылью и крошками. Стрелявшего мы не обнаружили, это случилось уже после капитуляции Берлинского гарнизона.
Видел я бесконечные колонны сдавшихся немцев на окружной дороге, под охраной наших бойцов. Вообще же в Берлине было спокойно, нередко наблюдал длинные очереди берлинцев у наших походных кухонь – отходчивый наш народ, к детям особенно. Усатый повар щедро разливает суп в бидончики, кружки и другую посуду тщедушных мальчишек и девчонок.
В конце пребы¬вания в Берлине побывал в Потсдаме – резиденции немецких королей, туда мы ездили как бы на экскурсию. Напоминает он отдаленно наш г. Пушкин под Ленинградом в миниатюре. Видел и здание инженерного училища в Берлине, где была подписана безоговорочная капиту¬ляция нацистской Германии.
Из трофеев привез я домой два хороших радиоприемника, фото¬аппарат, тестер, гото¬вальню и немного носильных вещей для ребят и Антонины Ивановны – все это тогда у нас было большим дефицитом.
В заключение изложу несколько подробнее ход Берлинской операции по известным мне литературным данным.
В операции участвовали: 1-ый Белорусский фронт под командованием маршала Жукова, 1-ый Украинский фронт под командованием маршала Конева, 2-ой Белорусский фронт под командованием маршала Рокоссовского. В этих трех фронтах было 2,5 млн. человек, 6,2 тыс. танков, 8300 самолетов. У немцев было 1 млн. чел., 1500 танков и 3300 самолетов.
Сражение началось 16 апреля 1945 года с плацдарма на р. Одер и г. Кюстрина (60 км от Берлина) с востока и с юга на р. Нейсе. В ночь на 21 апреля 3 ударная, 47-я и 2-я танковая армия 2-ого Белорусского фронта ворвались на северную окраину Берлина, а 5 ударная армия генерала Берзарина 1-ого Белорусского фронта прорвалась на северо-восточную окраину Берлина. 22 апреля 8-я гвардейская армия Чуйкова подошла к Берлину с востока, а части 1-ого Украинского фронта – с юга.
25 апреля Берлин был окружен с запада и одновременно на р. Эльба в районе Торгау и Ризы произошла встреча наших войск (см. фото) с американцами (58 СД ген. Русаков). Таким образом, 200 тыс. немцев оказались в кольце в самом Берлине и еще 200 тысяч – юго-восточнее Берлина. Вечером 30 апреля флаг нашей Родины взвился над Рейхстагом. Его установили сержанты Егоров и Кантария из 177 и 150 СД 3-ей ударной армии.
Но бои в Берлине еще продолжались. 1 мая в 18.30 начался решительный штурм Берлина (имперская канцелярия, метро и т.д.). В это время, как считают, Гитлер в имперской канцелярии покончил жизнь самоубийством. К 15 часам 2 мая 1945 г. Берлинский гарнизон капитулировал и сдался в плен.
8 мая, а точнее 0 час. 40 мин. 9 мая, Кейтль подписал акт о безоговорочной капитуляции Германии. Капитуляцию принимал маршал Жуков и представители вооруженных сил Англии, Франции и США.
Несколько слов об Имперской канцелярии. Это довольно невзрачное двухэтажное здание расположено недалеко от Рейхстага и Бранденбургских ворот. Под ним сделан многоэтажный подземный бункер в 60 комнат. Последнее убежище Гитлера в этом бункере состояло из кабинета, спальни, двух гостиных комнат и ванной. К кабинету примыкал конференц-зал. Была отведена специальная комната для любимой собаки Гитлера – Блонди и четырех ее щенков. (Это из книги Юлиана Семенова «Приказано выжить».) В бункер я не лазил, но был в садике около канцелярии, где, по некоторой версии, был сожжен труп Гитлера, завернутый в ковер. Застрелился (или отравился?) он в своей комнате в бункере. Опознали его по вставным зубам в челюсти.
Здесь представлены военная карта Берлина и его окрестностей (масштаб в 1 см – 2 км.) и вырезка из немецкой карты Берлина – его центральной части – кружком обведен Рейхстаг, «Unter den Linden», что означает «Под липами» – главная улица Берлина. Рейхсканцелярия находилась на углу этой улицы и улицы Wilhelm Strasse.)
Домой в Нахабино я вернулся в июне. Обратный путь не был чем-либо примечателен. Толь¬ко была радость встречи с дорогими, близкими мне людьми.




24 мая состо¬ялся парад Победы. Я, конечно, в нем не участвовал и мы его не видели – телеви¬зоры тогда были большая редкость, да и было ли у нас тогда телевидение!? Вот и не помню. Знаю только, что от каждого из фронтов был сформирован сводный полк в 1000 человек из лучших солдат и офицеров. Во главе полка шел командующий фронтом, командовал парадом Рокоссовский, принимал парад Жуков. К мавзолею было брошено 200 фашистских знамен. На трибуне находились Сталин, Молотов, Ворошилов. Было, чем гордиться и что вспомнить!
В период времени с 1944 по 1946 гг. за безупречную долголетнюю службу в рядах Красной Армии и участие в боях под Москвой и Сталинградом я был награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени и медалями за победу над Германией, за оборону Москвы и Сталинграда.
К концу 1945 г. собрал почти всю семью, кроме Ольги, которая жила в то время у тети Нины. (Вот этот снимок.)

Автор страницы солдата

Страницу солдата ведёт:
История солдата внесена в регионы: