РАССКАЗ О МАМЕ

Моя мама, Лидия Георгиевна Аношина (в девичестве Титова) родилась в 1922 г. в Монголии, куда уехала после революции наша семья. Бабушка, дочь полковника, участвовавшего еще в Крымской войне и обороне Севастополя, в юности закончила пансион для благородных девиц, а во время Первой мировой высшие фельдшерские курсы, вышла замуж за сотрудника Российского торгового представительства и работала в госпитале в городе Улан-Батор, где была занята день и ночь. Мама и ее брат, который был на 4 года старше, росли на свободе и научились сидеть на лошади чуть ли не раньше, чем ходить. Лида была еще совсем мала, когда во время эпидемии умер отец, и бабушка выхлопотала разрешение вернуться с детьми в Россию. В конце-концов им дали маленькую комнатку в подмосковном селе Воронцово (теперь Новые Черемушки). Бабушка, имея на руках двух несовершеннолетних детей, работала фельдшером в местной амбулатории. Мама и старший брат Кронид, ранее получавшие домашнее воспитание и образование, начали ходить в школу и учились очень хорошо и прилежно. Но когда маме исполнилось 14 лет, на семейном совете было решено, что она должна пойти работать, так как для мальчика образование более важно, а содержать двоих взрослых детей на зарплату сельского фельдшера стало невозможно. Мама начала работать пионервожатой в детском доме для глухонемых детей и даже научилась понимать язык жестов, а в 16 лет закончила шоферские курсы и вплоть до войны водила местную пожарную машину. В начале 1941 года она уже была замужем и имела маленького сына. Впереди, казалось, будет счастливая долгая жизнь, но первые несколько месяцев войны отняли у нее и мужа, погибшего на фронте, и ребенка, который заболел воспалением легких, когда во время бомбежек бабушка вынуждена была часами находиться с ним в сыром подземном бомбоубежище. Брат Кронид, ставший танкистом еще до войны и принимавший участие в боевых действиях на Халхин Голе, отбыл на фронт, даже не заехав проститься с родными. Возврата к прежней жизни не было.
Осенью 1941 года мама отправила бабушку в эвакуацию в Моздок (на Кавказ) и вместе с подругой Нюрой (тоже шофером) ушла добровольцем в ополчение. Они попали на подмосковный фронт в составе 158 стрелковой дивизии (памятник ей стоит в зоне отдыха «Тропарево». Я знаю, что одним из командиров этой дивизии был балетмейстер Большого театра и многие артисты пошли в ополчение вместе с мамой. Она отправилась на фронт со своим грузовиком и возила на передовую снаряды в составе колонны. Дорога шла через болота по гати, делали настил из поваленных деревьев, и машины медленно ползли по ним друг за другом на значительном расстоянии. Если во время авиационного налета бомба попадала в одну из машин, то останки ее просто сбрасывали в болото и ехали дальше. Случилось так, что взорвалось несколько передних машин, и мама 2 недели водила колонну. Когда их временно отвели на переформирование и ремонт, выяснилось, что командиры убиты. Долго разбираться не было возможности, и тогда маме присвоили звание техника-лейтенанта и назначили командиром колонны. Так 19-летняя девушка стала командовать взводом солдат. Воевать становилось все тяжелее, наступили лютые морозы, машины выходили из строя, и в результате пришлось перейти на конную тягу. Из совхоза получили породистых лошадей. Мама до конца жизни вспоминала своего коня по имени Васька, которого полюбила всей душой. Он тоже ни на минуту не хотел отходить от хозяйки, разыскивал ее везде. Отвязывался и с радостным ржанием появлялся даже там, где его совсем не ждали. Правильной выездке учил маму настоящий кавалеристский офицер. «Что ты сидишь в седле, как собака на заборе7», - говорил он. «Держи спину, вот так…хорошо». Наконец наступил день, когда он сказал: «Молодец! Взял бы тебя в свой эскадрон». Я спрашивала маму, было ли ей страшно на войне. Она говорила, что, конечно, боялась, но всегда брала себя в руки и часто вспоминала один случай. Она ехала верхом по лесу одна. Уже смеркалось, когда за поворотом тропинки она увидела немца в каске и с автоматом. Она осадила лошадь, решив, что нарвалась на засаду. Так они стояли несколько минут. Немец не шевелился, только стоял, выставив вперед ствол автомата. Больше никого не было видно, и мама решила миновать его на полном скаку. Васька галопом пронесся мимо немца, но тот даже не пошевелился. Все было тихо, мама решила вернуться и посмотреть в чем дело. Оказалось, что какой-то шутник надел немецкую каску на сухое дерево, обломанный сук которого был так похож на выставленный вперед автомат. Были и другие приключения, которые мама пережила вместе со своим верным конем. Когда они попали в окружение, солдаты стали есть лошадей, так как начался голод. Мама со слезами умоляла пощадить Ваську. К счастью, вскоре к ним прорвались наши войска. Снова переформирование, и уже не хватало не только машин, но и лошадей. Так мама оказалась в пехоте взводным лейтенантом. Она командовала солдатами, которые бывали и вдвое старше ее. В детстве после скарлатины она почти потеряла голос и никогда не ум ела говорить громко, не то, что командовать. Поэтому команды выкрикивал 40-летний старшина, который наедине ласково называл ее «дочкой» и часто вспоминал свою семью, а мама писала за него письма домой в деревню, потому что он был неграмотный. Несмотря на разницу в возрасте солдаты очень уважали маму за стойкость и мужество. Она спала вместе с ними в окопах, ночью ела ту же кашу из котелка, когда на передовую под прикрытием темноты подъезжали полевые кухни. Потом в мирной жизни она удивлялась, какой большой котелок каши с тушенкой они съедали за один раз. На фронте не голодали. Маме даже удавалось часть своего офицерского пайка отправлять бабушке в тыл, где действительно часто нечего было есть. Свои папиросы из пайка мама отдавала солдатам (она так ни разу в жизни и не закурила), а боевые 100 грамм тоже доставались всем по очереди. За это бойцы приносили ей то котелок вишни, то мед из разоренных и покинутых деревень, то трофейный шоколад, она была большая сластена. Ходили в атаку, считали потери, когда совсем обессиливали, их отводили с передовой, давая передышку и возможность сходить в баню, немного пожить под крышей и просто спокойно выспаться. Война перешла в новую стадию. Началось медленное наступление, с боями, с тяжелыми потерями, но шли вперед, занимая когда-то сданные врагу города и села. Два раза в течение войны мама случайно встречалась с братом. В первый раз их эшелон остановился на станции, и она пошла за кипятком. Вдруг сзади ее схватил в охапку и приподнял от земли какой-то здоровый военный. Мама была девушка очень строгих правил, да иначе и нельзя было в тех условиях, и обидчик получил звонкую пощечину. «Ты что, Лидка! С ума сошла!» - вдруг услышала она родной голос. Их эшелоны стояли напротив друг друга только 10 минут…
Снова война, снова бои, ранения, контузия. Из самых страшных воспоминаний – как форсировали Сиваш по пути в Крым. К проливу подошли утром и начали переходить вброд в полном обмундировании, с техникой. Когда стала прибывать вода, оказалось, что многие не умеют плавать, бойцы стали тонуть. Были очень большие потери. А самое страшное было то, что уже на территории Польши они попали в концлагерь Освенцим через 2 часа после его освобождения нашими войсками. Печи еще дымились, они стали свидетелями ужасных преступлений против человечности и видели жертв зверских медицинских экспериментов, которые проводили фашисты. После контузии при близком разрыве снаряда мама долго лежала в госпитале. Она снова просилась в свою часть, но та была уже далеко. В Польше мама получила джип «Додж три четверти» и стала служить в штабе полка водителем. Ездила на передовую, возила командиров, приказы, донесения. Здесь тоже было небезопасно. Фашисты упорно сопротивлялись. Населенные пункты помногу раз переходили из рук в руки. Однажды на полной скорости она въехала в деревню, и только тут обнаружила, что в ней стоят немцы. На полном ходу мама развернула машину на центральной площади и еще прибавила газу. Через несколько минут сзади послышались выстрелы и рев мотоциклов. До фашистов, что называется, дошло. Хорошо, что наши стояли неподалеку и мама смогла избавиться от нежелательного эскорта, проскочив через ту невидимую линию, которая в тот момент была линией фронта.
Война для мамы закончилась в Праге 11 мая уже после капитуляции Германии. В честь Победы городскими властями был устроен бал. Все женщины полка, включая медсестер и связисток, получили приглашения, и чешские портнихи шили им настоящие бальные платья. Но во время примерки девушки смеялись сквозь слезы. Глядя друг на друга в декольтированных нарядах, они видели ослепительно белую кожу рук и декольте и загорелые до черноты шеи и кисти, как в коричневых перчатках. Срочно был дан приказ загорать. Девушки три дня провели на пляже и так обгорели, что на бал пришлось идти все же в гимнастерках.
После войны мама вышла замуж за молодого офицера, потомственного военного, моего отца. У нее было много наград. Когда я была совсем маленькой, игрушек еще не было, и мама давала мне играть со своими медалями. Когда я подросла, она стала рассказывать мне истории из своей фронтовой жизни. Я всегда восхищалась ею и дядей Кронидом, который тоже вернулся с войны, хотя не раз был ранен, горел в танке, но выжил и всегда отмечал День Победы вместе с нами. Я до сих пор не могу поверить, что их уже нет на свете. Мама прожила большую и красивую жизнь и умерла в 2006 году незадолго до 56 годовщины нашего самого главного праздника.