КОГДА НАЧАЛАСЬ Великая Отечественная война, моей маме, Люсеньке Томашевской было пять лет, а ее маленькой сестренке Асе всего два года… Она так много раз рассказывала мне все самые яркие эпизоды из того времени, все, что она помнила, что это врезалось в мою душу навсегда…
Бабушка, Александра Григорьевна, жена Станислава Томашевского, родом из Харькова. Ее отец, Григорий Федорович Ефременко, поставил небольшой деревянный домик на Верхней Гиевке, и там родились от любимой жены Надежды Григорьевны, в девичестве Мощенской, все его пятеро детей – Федор, Виктор, Лидия, Александра и Нина.
Сыновья ушли воевать. Федор, к тому времени имевший медицинское образование, призвался военным врачом, на младшенького, Виктора, еще в начале войны получили похоронку… Рядом были доченьки. Из них при муже была одна Александра, и ее Станислав тоже ушел на фронт, его призвали в танковые войска.
Шурочка, как ее все называли, имея прекрасный голос, приобщала к творчеству и своих маленьких девочек. Они танцевали. Несмотря на холод-голод, нагрянувший в военное время, каждое утро была гимнастика, на кусочке войлока делали растяжку и кусочком мыла отмечали, какой длины сегодня «шпагат»… Поставили девочкам номер, из подручных материалов смастерили воздушные юбочки, и они стали принимать участие в концертах вместе с мамой – она поет романсы под аккомпанемент рояля, а они радуют публику своим «степом» а-ля Марика Рёкк… Выступали перед всеми – в Доме культуры перед тыловиками, в госпиталях перед ранеными, на производствах… Бывало, что клавир у концертмейстера уже закончился, а публика требует на «бис», и вся программа звучит снова… Низкий грудной тембр голоса Александры покорял зрителей, она выходила на сцену в длинном черном кружевном платье – трофейное, брат Федя прислал – и всегда старалась его украсить цветком, как правило, это был белый бульдонеж из собственного палисадника… Ах, если бы не война, может быть, Шурочка стала бы профессиональной певицей! Мама вспоминала, что никогда не видела маму неприбранной, неаккуратной, у нее всегда был где-то огрызочек карандаша, чтобы подвести бровки, и остаточки помады, чтобы подкрасить губки, а на ночь волосы всегда крутились на «папильотки», сделанные из бумаги… Легко это себе могу представить, потому что насколько помню уже я, в доме у бабули всегда был идеальный порядок, и даже носки - заштопаны и поглажены - в шкафу лежали стройными стопками!
Звучали из радиорепродуктора не только военные сводки, но и песни - талантливые, так необходимые, поддерживающие дух в трудное время. Популярная в то время передача называлась «Разучим новую песню». Сначала звучало новое произведение в исполнении певца или хора, а затем диктор говорил: возьмите бумагу, карандаш, и запишите слова. О бумаге и карандашах тогда и речи не было, даже школьники ходили на занятия с газетными страничками, разлинованными поперек типографских строчек, чтобы можно было на них писать школьные задания. Носили при этом с собой пузырьки-чернильнички с перьевыми ручками… Приходилось тренировать память – запоминали слова песен по строчке - вчетвером: мама, две доченьки и соседская девочка Нина. Потом распевали эту песню вместе с радиорепродуктором, а после и раскладывали на голоса… Клавдия Шульженко, конечно, была любимицей! Маленькая Ася называла ее «Клавоцька-Зенка». И вот голос этой легендарной певицы, - которая в блокадном Ленинграде давала концерты со своим джаз-оркестром и записывала пластинки, расходившиеся среди бойцов, как драгоценные глотки мирной жизни, - не только в нашем маленьком доме на Верхней Гиевке, но и повсюду был талисманом Победы!
Дедушка Гриша наладил такое дело - к нашему дому подвозили хлеб, как только он испекся на хлебозаводе, и надо было его принять, разгрузить, а потом через специальное окошко в калитке выдавать людям, выстраивавшимся в очередь на рассвете. И вот в три часа ночи все, и даже маленькая Ася, вставали, надевали толстые варежки, становились в цепочку и, передавая друг другу, разгружали фургоны с хлебом. Каждый приближал Победу, как мог… Аська, бывало, даже с закрытыми глазами, бедная, стояла, и тогда дед Гриша ее подбадривал, приговаривал что-то веселое, и вот уже малышка смеялась, и с удовольствием участвовала в важном взрослом деле! А без нее никак было не справиться – в цепочке позарез нужны были еще одни руки!
В Харьков пришли немцы, город стал называться «оккупированной территорией», и в нашем доме останавливались на житье немецкие офицеры. Разные это были люди… Был интеллигентный скромный парень, который каждый день, переступив порог, опустив глаза, выкладывал все содержимое своего пайка на стол и говорил бабушке: «мутер, это вам»! То есть, мамой ее называл. А там было чем поживиться – немецкая армия снабжалась хорошими, качественными продуктами и консервами, которые казались деликатесами… Было даже сладкое для детей! Бабушка Надя его часто вспоминала… Все на пианино играл… А был и тот, который чуть не пристрелил маленькую Асю, которая, играя в песочнице, швырнула из ладошки песок в курящего на крылечке «фрица». У того на плече висел автомат, и вскочив в гневе, немец вскинул его… Видно, ребенок попал ему в глаза, и это очень его рассердило! Фашист стал кричать, но пока собрался нажать на курок, бабушка, которая сидела неподалеку и чистила картошку, успела броситься и повиснуть у него на руках и автоматная очередь прошла по забору, мимо ребенка…
Началась холодная осень, и вдруг среди дня ворвался в дом Станислав, - на нем какой-то пиджак, полы вразлет, - и велел всем быстро собираться – подводы уже ждут за воротами! Потом выяснилось, что совместно с партизанами организовали вывезти несколько семей в другое место. Схватили кое-какой скарб и бегом! Ехали до вечера, стало смеркаться и вдруг обнаружили, что движутся следом немецкие танки. Решили наспех укрыться в камышах, у моста над речкой. Народу было много – человек, может, двадцать… И вот Станислав рухнул в воду первый, махнул рукой – давайте сюда! Подводы спрятали под мост и сами зашли в воду по пояс, остальное камыши скрывали… Александра держит на руках маленькую Асю, у той во рту соска, уже дырявая, много раз чиненная папкой, но бесценная – без нее никак не уснуть… А немцы как двинулись колонной, так и шли, с небольшими перерывами, до следующего дня – то танки, то пехота, то артиллерия… Никак не рискнули высунуть нос и продолжить свой путь беженцы в болоте… От воды распухли ноги, то, что присосались пьявки, было еще не самым ужасным… потерялся счет времени, ужасно хотелось пить, а болотная вода кишила заразой… И вдруг задремавшая Ася выронила изо рта соску! И сразу горестно стала рыдать: «дудка-а-а, где моя дудка-а-а-а!» А по мосту как раз идут солдаты! Все сразу руками по воде – «шлеп-шлеп» - ищут соску! Кто-то нашел: «вот она!» Успели, никто не услышал, не обратил внимания… только когда стемнело, выбрались из болота и продолжили свой путь – в Хорол…
Остановились у каких-то родичей, - седьмая вода на киселе, - приютили… Работали, помогали по дому… Одна женщина попросила откармливать гусей кукурузными зернами, чтобы они толстели и их можно было продавать на базаре, и за это давала какие-то продукты. Надо было держать гуся между коленями, открывать ему клюв и закладывать туда размоченные в воде кукурузины, потому что сам он есть этого никак не хотел и худел не по дням, а по часам…
Мыши, жуткие мыши, которые были просто вездесущи! От них прятали все, но они изощрялись и находили все, чем можно было поживиться…. Подвесили мешочек с мукой на стену, чтобы он был недоступен для грызунов, так они нашли в простенке ход, изнутри проделали в стене дыру, и ели потихоньку муку из мешка… Как сняли мешок – так увидели, что там уже почти ничего не осталось, а в стене под мешком – зияющее отверстие… Детям засыпать было страшно, потому что голодные мыши то и дело шастали в темноте, а больному деду – рассказывали - даже пальцы на ногах обгрызли!…
С первыми морозами пришло и первое печальное известие – Станислав попал в плен. И кто-то разведал, что неподалеку от Хорола построили лагерь для военнопленных, и пока не знают, что с ними делать – просто сколотили наспех какие-то бараки, огородили территорию колючей проволокой… Александра прослышала, что пленных некоторые женщины вызволяют за какое-то золотишко – сережки, колечки… Ей нашептали, что сегодня, мол, «добрый» немец дежурит, можно его подкупить… Она схватила санки, детей и – в лагерь! Подходит, а пленные как раз на прогулке. И видит, что стоит кто-то очень знакомый, поддерживая человека в ватнике и валенках, облокотившегося на фонарный столб. Этот знакомый вдруг оживился и стал кричать: «Шура, Шурочка, это мы, это Станислав»! Станислава было не узнать, он весь поседел после контузии, у него отросла борода, и с отсутствующим взглядом он безвольно находился в руках друга. Друг, Ваня Сайченко, если бы не он!.. Александра бросилась к дежурному, отдала все, что было у нее завернуто в платочке, уложила мужа на санки и привезла домой… Первое, что Станислав увидел, придя в сознание, это занавесочки, примерзшие к стеклу, «фираночки»… Кровать, где он лежал, стояла в доме прямо у окошка, уже занесенного метелью. Едва привели его в порядок, он стал собираться на фронт. Нашел товарищей, - они уже стали составлять списки попавших в плен и вырученных оттуда, чтобы примкнуть к действующим частям. Продолжил Станислав свой фронтовой путь при штабе 2-го Украинского фронта водителем, дошел до Берлина, и расписавшись на Рейхстаге в День Победы, с боевыми орденами и медалями, с ранениями – вернулся домой!!