Папа участвовал в советско-финской войне и в Великой Отечественной войне, которую прошел от самого первого дня до Победы. К 60-летию Победы он давал интервью для телевидения, отрывок из которого ниже. Встретив день Победы (60-ю годовщину) папа ушел из жизни. Последними словами его были: "Теперь все, можно уходить". Наверное, он сделал в жизни не только то, что мог, но и многое из невозможного, благодаря мужеству, тем благородным целям, которые ставил и он, и все наши Защитники Отечества в то суровое время.
После ухода папы в доме осталось тепло и тот свет, который он нес всю свою жизнь. Этот свет озарял многим людям, встретившимся на его пути, ту часть пути, которую они шли вместе, а кто-то давал этот свет, тепло, помощь ему. Делайте так, все-все, и на Земле всем будет светло.
----------------------------------------------------------------------------------------------
Последний день войны (из интервью Верхолетова Александра Павловича для телевидения к 60-й годовщине Победы)

В этот день я был в Праге, уже собрал материал об освобождении Праги и завершении войны и должен был ехать в сторону Дрездена. Основная магистраль, которая вела в Прагу, сплошь была забита нашими танками - все шли сюда, в Прагу.
Уже была объявлена капитуляция, и на всех фронтах немцы подчинились капитуляции. На всех, кроме I Украинского фронта, где я воевал, здесь генерал-фельдмаршал Шернер не подчинился капитуляции и сказал, что будет сражаться до последнего, будет пробиваться к американцам.
На редакционной машине вместе со всеми собранными материалами мы мчались по небольшой лесной дороге, чтобы их срочно публиковать. Вдруг я увидел, что навстречу едет велосипедист. И мимо - чуть самих не сшибли – мчится автомашина, что-то вроде броневичка. Она, на полном ходу, свалила этого солдатика (сержанта, как потом оказалось) в кювет.
- Ну что? – говорит мой шофер.
- Как что, давай подберем. День Победы, последний день войны, а человек по-дурацки погиб.
Вышел я из машины, а он глубоко в кювете. Тут кто-то похлопал меня по плечу. Я отмахнулся и вдруг услышал: «Hand a hoch, майор». Оглянулся – стоит рослый породистый немец с рыцарским орденом, во всем своем блеске. А из кустов высыпала еще куча немцев со всех сторон, а дальше - с обеих сторон торчат пушки.
Понял, что они из шернеровских группировок. Ну что ж, знаю, что они не подчиняются, знаю, что для всех война закончилась, а для них - нет. Знаю, что уже все, осталось только выступление Сталина. А тут так по-глупому погибать.
Я спросил его: «Warum (почему), hand a hoch, warum ?” Больше у меня знаний не было. Но он мне не ответил «почему». А я тут как-то автоматически на этого лежащего солдатика показал: «Bitter (прошу), her Ober” Он на меня иронически поглядел, а потом вынул из кармана свисток, свистнул. Бежит такой низенький, пузатенький, наверное, фельдшер, а на животе у него висит такая здоровенная сумка с красным крестом. Прибежал он, начал разговаривать, что-то спрашивать.
Тут, Слава Богу, к офицеру подбежал кто-то, и что-то говорит, после чего этот самый оберст ушел, остался переводчик. А тут вдруг я узнаю, что переводчик, который великолепно говорит по-русски, чуть ли не мой земляк. Он из репрессированных немцев Поволжья, а я родился и жил в городе Вольске. Смекнул я быстро что делать надо: изложил ему про Вольск, про Поволжье. Он в ответ: «Вольск, а-а». Вспомнил он, что родители ездили на базар к нам, какие-то еще знакомые места вспомнил. Я его, как говорится, немножко подготовил. А потом сказал ему: «Если уж переводить, то переводи точно - все, что я говорю, и поумнее. Все. Пойми - война-то ведь кончилась - что же мне погибать? А этот-то, раненый, за что страдать будет? Я ведь хотел его в госпиталь доставить»
Тут возвращается оберст: «Ну-с, что с тобой делать будем, как с тобой поступать, майор?» А я говорю: «По-рыцарски, Герр обер, по-рыцарски» И видимо это отчасти на него подействовало. Я его похвалил, сказал: «Спасибо, что помощь оказали - это благородно. По-рыцарски...» И на этом частично сыграл. Он сначала было начал: «И вообще, ты – непонятный русский, хитрый. Но меня не проведешь» Потом его опять отзывают, и я ему продолжаю говорить: «У Вас нет врачей, а раненому опытный хирург нужен, его нужно в Дрезден доставить. И раз уж проявили благородство - благородство нужно проявлять до конца.»
После слов переводчика оберст молча сидел, размышляя, видимо, о нашей и своей судьбе, которая уже была предначертана. Потом быстро встал и потряс рукой, привле¬кая наше внимание, а затем, не сказав ни единого слова, сделал энергичный жест, дав понять, что мы можем катиться куда угодно...
Симпатизировавший нам переводчик объявил, это господин полковник освобождает русских, дав им возможность доставить тяжело раненого в стационарный госпиталь. Господин полковник уверен, что русские по достоинству воспримут его решение и всегда будут честно и уважительно относиться к Германии и всем немцам.
И хотя оберст, следуя приказам генерал-фельдмаршала Шёрнера, не признавал факта безоговорочной капитуляции и с танковым полком пробивался на Запад, его решение было продиктовано объективной непреложностью нашей Победы в Великой Отечественной войне.

Когда мы попали в эту засаду, нас не разоружили, не обыскивали, не допрашивали и, к счастью, не узнали, что мы военные журналисты. Мы потом благодарили судьбу, что расстались в Дрездене с трофейной автомашиной. Если бы пожаловали к оберсту на великолепном "Опель-адмирале", решение немецкого полковника наверняка было бы иным. Наша судьба была бы охарактеризо¬вана традиционной фразой: "Пропали без вести".
Получив желанную свободу, мои спутники без промедления перенесли раненого в "Виллис". Капитан Н.Наумов шепнул шоферу:
-Мчи, Петро, во весь опор, пока оберст не передумал. А то и вслед пальнут...
-Подражать перепуганным зайцам, не будем, - поправил я Наумова - Отъезжай, Ковтун, спокойно, нормально, с достоинством.
Покидая места краткого и странного заточения, я крикнул с машин!
-Ауфвидерзеен, герр оберст!
Немецкий полковник хмуро глянул на нас и мрачно ответил: - Прощайте!..

Мы хорошо понимали, что положение оберста и его полка безнадежное. Штаб группы немецких армий "Центр" был уже разгромлен, а сам генерал-фельдмаршал Шернер, отдавший приказ не выполнять требований капитуляции и сражаться до последнего, утратил возможность управлять своими войсками. Переодевшись в цивильную одежду, он бежал в горы.
Пережив основательную встряску, мы с запозданием добрались до Дрездена и с немалым огорчением узнали, что наш фронтовой госпиталь еще не развернулся. Но помещение будущего госпиталя при нас осматривал главный хирург фронта генерал-лейтенант медицинской службы М. Н. Ахутин. Выслушав наш торопливый рассказ о пережитых злоключениях и попавшем в День Победы под колеса грузовика сержанте. Михаил Никифорович сочувственно отнесся к нашей просьбе и сказал, что распорядится сделать такую операцию немецкому хирургу из Дрездена, но под наблюдением нашего врача.
К медикам пришлось приставить капитана Н.Наумова, способного растормошить кого угодно и добиться желаемого результата. Сам же я поехал в пригородный Радебёйль, куда должна была передислоцироваться редакция фронтовой газеты "За честь Родины". Там я нашел заместителя начальника издательства С. Шварцера и начальника отдела боевой подготовки Ф.Орешкина. Не пожелав даже глянуть на выделенное квартирмейстером наше временное жилье, я сел за стол и в невероятной спешке начал писать строки о завершающем событии Отечественной войны - освобождении Праги.
События мелькали с нарастающей силой. В те минуты, копа я сдавал в печать материал о Праге, Ю.Левитан вдохновенно читал Приказ Верховного Главнокомандующего о том, что Великая Отечественная война победоносно завершена и Германия полностью разгромлена.
А затем радиоволны донесли до нас, находившихся на древней саксонской земле, могучий грохот тысячи орудий, салютовавших победителям. Столичные залпы слились с неистовой пальбой героев-фронтовиков из всех видов отечественного и трофейного оружия. Радостное ликование долго не утихало. На рассвете вернулся из госпиталя капитан Н.Наумов и кратко сказал нам:
-Сержант будет жить!..

На Руси про воинов говорили: «И пуля его не берет, и в огне не горит, и в воде не тонет». Защита Родины, правое дело дают силы, силы богатырские, которые помогли победить нашему Великому народу в этой тяжелой и трудной войне – войне за защиту Отечества.